Новый день принес повторение предыдущего: черноярцы двигались по степи на запад, а кутигуры не давали им расслабиться. Дарник намеренно вдвое сократил скорость и время перехода, а также спешил всех конников, дабы сберечь лошадиные силы. На дневной стоянке велел из белой материи нарезать длинные ленты, а на дышла и ступицы колесниц насадить короткие мечи. Союзные воеводы через Меченого пытались узнать, что князь задумал.
— Вечером скажу, — говорил Дарник, следуя ромейскому предписанию все самое важное держать в тайне до последнего момента.
На ночевку стали раньше обычного. Если прежде подыскивали место для стоянки с рытвинами и кустами, служившими естественной преградой для возможного ночного нападения, то теперь выбрали наиболее гладкое и ровное поле. Пока воины отдыхали и трапезничали, Рыбья Кровь собрал на последний совет воевод, чтобы каждому дать точное поручение.
Как только стемнело, снова поднялся шум со стороны сторожевого отряда кутигур. В стане черноярцев все занялись делом. Нарезанные белые ленты повязали на шеи воинам и лошадям, а копыта коней обвязали двойной материей. Затем, уже в темноте с тридцати колесниц сняли камнеметы, а к их расчетам из трех колесничих добавили по паре метателей сулиц. Еще двадцать колесниц поставили на повозки со стороны ближнего кутигурского стана, так чтобы их выстрел каменными и железными «яблоками» удлинился на лишний десяток саженей. Длинные пики щитников заменили лепестковыми копьями, а лучников снабдили боевыми цепами и двуручными секирами для предстоящей рукопашной.
Медленно бежали ночные часы. Кутигуры ближнего отряда, уже совсем не сторожась, расположились на земле и весело стучали булавами по всему железному, в то время как коноводы прогоняли вдоль стана черноярцев целые табуны их верховых лошадей. Дальней ставки противника вообще не было слышно, только мерцание огней указывало ее расположение. Во второй половине ночи повозки на противоположной стороне черноярского стана раздвинулись, и из него тихо вышли четыре тысячи воинов. Широкой дугой они обогнули сторожевой отряд кутигур и устремились на ничего не подозревающий большой стан противника. Стана там в общем-то и не было. Десять тысяч степняков беспечно спали на своих кошмах под открытым небом, положив под головы седельные полушки.
На острие атаки черноярцев находились три десятка колесниц и четыреста панцирников с длинными пиками, за ними следовали полторы тысячи легких конников с пешцами за плечами, еще пятьсот воинов просто бежали, стараясь не очень отстать. Тем временем шестьсот липовских ополченцев просочились между повозок и вместе с конной сотней бродников Сеченя изготовились к своему броску. Едва со стороны большого кутигурского стана послышался шум, как колесницы на повозках дали залп «яблоками» по сторожевому отряду, и липовцы с укороченными пиками в руках ринулись в ночную темень. И тут и там началось избиение застигнутого врасплох противника. Если черноярцы по белым нашейным повязкам еще могли как-то ориентироваться при лунном свете, то для кутигур такой возможности не было, и, раздавая направо-налево ответные удары, они зачастую били по своим. А стоящие на высоких колесницах метатели сулиц вообще казались им некими страшными великанами. Поэтому серьезного сопротивления нигде не было, а сильная толчея и давка в обоих местах сражения объяснялась тем, что мало кто из кутигур знал, куда именно надо отступать или нападать.
Дарник сперва предполагал остаться в стане, но потом представил, что в темноте ему невозможно будет никем командовать, а от неизвестности он лишь напрасно изведется, и решил вести в ночную атаку катафрактов сам.
— Может, ты лучше с ближними кутигурами разделаешься? — предложил Меченый. — Неизвестно, как еще все дело обернется.
— Не лишай князя последней радости, — беспечно отмахнулся Дарник.
Впрочем, скоро князь сам здорово пожалел о своем ребячестве. Скачка в ночи оказалась невыносимой по напряжению. Чувствуя за собой сотни конников, которые, как и он, мало что видели в темноте, князь шепотом умолял коня: «Только не оступись!» Хотел было присоседиться к мчащейся сбоку колеснице, но вовремя вспомнил о мечах в ее ступицах. Двухсаженную пику придерживал возле колена — так сильнее был упор на веревочную петлю, надетую на лошадиную шею.
Кутигурские костры возникли сразу со всех сторон — черноярское войско без преград ворвалось в их стан. Дарник ощутил сильнейший толчок, от которого едва не вылетел из седла, его пика сама нашла свою жертву, да не одну, как позже он выяснил. Веревочный конец от удара лопнул, и в руке осталась четверть древка пики. Князь потянулся за колчаном с сулицами, но колчан от толчка сорвался с передней седельной луки. Выхватив трофейную булаву, Рыбья Кровь изготовился наносить ею удары. Впрочем, пустить ее в ход ему удалось всего раз или два — арсы быстро нашли своего князя и, тесно окружив, оставили его в роли стороннего наблюдателя.
Шум быстрой расправы стал ослабевать, его сменил свист арканов — каждый из катафрактов стремился захватить по пленному. Светлая полоса у восточной кромки степи постепенно придавала всему чуть более отчетливые контуры. Над ставкой кутигур развевались только черноярские знамена. Самый кровавый урожай пожинали колесницы, возле каждой громоздились целые груды трупов. Пешцы ловили уцелевших лошадей и тоже в охотку вязали пленных. Легкая конница ушла в погоню за убегающим противником.
Дарник нашел свою пику. Она пронзила троих степняков: в бок, шею и в плечо. Третий, раненный в плечо, был еще жив. Приказав его перевязать, князь вместе с арсами поскакал к сторожевому кутигурскому отряду. Там тоже праздновали полную победу. Ополченская хоругвь, неплохо показав себя еще в первой битве, сейчас чувствовала себя вообще молодцами. Особенно молодых лесовиков радовало, что по традиции все, кто участвовал больше чем в одной битве, могли с гордостью именоваться бойниками.
Утренний рассвет подвел итог сражению: пять тысяч убитых кутигур и больше двух тысяч пленных. Во всем черноярском войске недосчитались около полутора сотен воинов. Услышав об этом, Дарник не поверил. В ромейских свитках, правда, встречались такие несоответствия потерь среди победивших и побежденных, но он всегда принимал это или за намеренное приукрашивание, или за ошибку переписчиков. Приказал еще раз все перепроверить.
— Сто сорок три убиты, еще двадцать при смерти, девяносто пять ранено, — доложил уточненные данные главный войсковой писарь.
Среди убитых оказался и булгарский воевода. Рыбья Кровь захотел проститься с ним. На теле Завилы была всего одна маленькая царапина, но эта царапина пересекала сонную артерию. Странная мысль пришла Дарнику в голову: все те, кто могли бросить его верховодству вызов, всегда как-то очень быстро погибали. Так было в самом начале с родичем Бортя и Меченого Лузгой, затем пал липовец Журань, захотевший вместо князя покомандовать под Перегудом, теперь вот Завила, которого союзные воеводы едва не выбрали главным военачальником вместо припозднившегося Дарника.
Помимо пленных удалось захватить три тысячи кутигурских коней.
— Сколько же тогда кутигур ушло? — спрашивал воевод Рыбья Кровь.