— Пиши: мирарх Калистос настолько ослепил словенского князя умом и великодушием, что тому радостно было подчиняться великому ромею.

— Смотри, я так и напишу, — грозился священник.

— Пиши-пиши, — подзадоривал его Дарник.

— А как ты оценил боевые качества ромейской миры?

— Набранное по государственной повинности войско хорошо для защиты своей земли, для разбойных набегов лучше вольные изгои.

— А как будет, если придется сражаться каждый день без больших побед?

— Тут я скорее поставлю на ромейскую миру.

Лихорадочное возбуждение не покидало Дарника. Как все же приятно было отвечать не за весь поход, а за его малую часть! А ведь он действительно немного колдун, раз может вот так предвидеть боевые действия и толкать независимых от него людей на рискованные поступки. Ведь войско плыло почти наугад, лишь предполагая, что в заливе Элунда, самой удобной гавани восточного побережья, должно находиться какое-то скопление сил противника, которое следует атаковать, чтобы и разбить их и завладеть их зимними припасами…

— А не страшно самому воевать за чужую выгоду так далеко от дома? — осторожно выпытывал Паисий.

— Наоборот, все мои мысли, мышцы и чувства еще никогда столь сильно не собирались в один комок, — отвечал Рыбья Кровь и понимал, что именно так все и есть на самом деле.

Хазарка Адаш снова была с ним в каюте и тоже радовала князя какими-то новыми черточками поведения. Уже не бросалась пугливо вон при его желании побыть одному, а просто вжималась в самый уголок и занималась каким-нибудь рукоделием. При этом она почти не смотрела в его сторону, и все же он чувствовал, что ни одно его движение или вздох не ускользает от ее внимания. Как он ощущал любое сражение всей кожей своего тела, так и она ощущала его присутствие и всегда умела должным образом угадывать его тайные желания.

«И этот ромейский жрец еще будет меня спрашивать, не страшно ли мне здесь воевать? — рассуждал про себя Дарник. — Да как раз и хорошо, что никакой особой выгоды у меня на вашем острове и нет. В Липове, пожалуй, уже и стыдно было бы за хищной добычей каждое лето ходить. А тут без этой добычи я чистый мастер меча и битвы. И должен снова и снова подтверждать это. Только и всего».

Несмотря на все старания, уложить плавание в два дня не получилось. На следующее утро задул северный ветер и идти пришлось на одних веслах. Зато на третий день этот же ветер способствовал тому, что, обогнув острый выступающий мыс, за которым земля уходила резко на юг, флотилия через два часа даже не вошла, а влетела в залив Элунду, большой еловой шишкой протянувшийся с севера на юг на две версты. Предположения не подвели — здесь действительно находилось опорное место всего арабского войска. На полуострове, отделяющем залив от моря, находилась рыбачья деревня, чьи дома теперь занимали магометане, а вместо рыбачьих лодок на берегу лежали полдюжины остроносых фулук — арабских лодий с характерными косыми мачтами.

Как и в заливе Суда, здесь у входа имелся свой малый холмистый островок. Его охранял малый сторожевой отряд. Два дромона направились прямо туда. Остальные шесть судов, не останавливаясь, устремились к фулукам.

Все произошло так быстро и неожиданно, что серьезного сопротивления каменному граду из баллист и камнеметов никто не оказывал. А когда от сифонов с огнем запылали все фулуки, противнику оставалось думать лишь о собственном спасении. Высадившаяся дальше всех у самого песчаного перешейка дарникская хоругвь оптиматов за мечи почти не бралась. В воздухе чаще слышался свист арканов, которыми гриди ловили пробегающих мимо арабов.

Скоро все было кончено, хотя мелкие стычки с теми, кто попытался скрыться в глубине полуострова, продолжались до самого вечера. Пятьсот убитых и неменьшее число пленных — столько заплатил неприятель за свою беспечность и панику. У ромейского войска потери были раз в двадцать меньше. Особенно всех обрадовали большие припасы съестного, табун лошадей и две кузни с изрядным запасом заготовленных «колючек», обнаруженные в деревне.

— Даже не верится, что все удалось так легко и просто, — удивлялся итогам высадки мирарх. — У тебя, похоже, уже было?

— Когда три тысячи застают врасплох одну тысячу, по-другому и быть не может. — Дарнику схватка с противником, который даже не успел надеть доспехов, представлялась все равно что избиением мирных смердов, Особой доблести он в этом для себя не видел и вообще был разочарован столь игрушечным сражением.

Ромеи с италиками, однако, буквально упивались победой, словно желая вознаградить себя за тот страх и напряжение, что испытывали сидя в осаде в Акротири.

— Какую бы ты хотел себе награду? — спрашивал на пиру у князя размягченный вином и арабскими сладостями мирарх.

— Какая награда, лишь бы наказания не было, — отшучивался Рыбья Кровь.

— За что наказание?

— Ну как же? Твое войско хватануло кусок, который не сможет проглотить. А тебя, раз ты такой умелый, обязательно пошлют на еще более трудное дело.

— Ха-ха-ха! — от души смеялся Золотое Руно. — Возможно, ты и прав. Но это будет и твое более трудное дело, потому что от такого помощника я в жизни уже не откажусь.

— Значит, свернем шею вместе.

— Значит, свернем, — покладисто соглашался Калистос.

Первую ночь ночевали частью на дромонах, частью в деревне. Затем с разрешения мирарха Дарник отправился искать своему войску более просторное место для постоя. Нашел его в заброшенной рыбацкой деревне в пяти верстах южнее Элунды. Рядом проходила хорошая дорога, идущая вдоль берега еще дальше на юг.

7

Над домом, что выбрал себе князь, развевалось аж три черных магометанских знамени: одно было захвачено под Сифесом, второе — в Элунде на перешейке, а третье подобрали арсы при первой вылазке в ближнюю долину.

— Зачем тебе эти трофеи? Почему свое знамя не поднимешь? — всякий раз спрашивал Калистос, наведываясь с телохранителями к союзнику.

— Мое знамя одно, а тут целых три. Чем больше, тем лучше, — ухмылялся Дарник.

Сегодня добавилось еще одно удивленное восклицание мирарха при виде мокрой головы князя:

— Ты что, купался?

— Ну да. В море теплей, чем на воздухе.

Золотое Руно с удовольствием принял от Адаш горячий напиток из свежих фруктов.

— Пеняешь нам за слуг и перины, а сам вон как удобно устроился. — Калистос широким жестом указал на стол с медной арабской посудой и ложе, аккуратно застеленное разноцветными одеялами и шелком.

— Привыкаю к высоким ромейским повадкам.

Мирарх еще отпил напитка:

— Я с комитами посоветовался, и мы решили принять оба твоих предложения.

— Это каких? — не мог вспомнить Дарник.

— Насчет отрубания одной ступни у кахтанидов. Хотя аднаитов среди пленных больше. Вот и думаем, может, лучше калечить их. Как думаешь?