Или не вид? Чем больше Антошка слушал, тем более убеждался, что речь идет именно о нем. Даже удивительно: в родном мире Иванова называли лоботрясом, тунеядцем, оболтусом, равнодушной скотиной и прочими не очень лестными словами, а здесь он мигом стал образцом всех рыцарских добродетелей. Надо замочить какого-нибудь злыдня — Антошка замочит. Надо раскрутить на бабки — раскрутит. Молвить веское слово — молвит. А уж о своих вассалах готов заботиться так, как не о каждом из них заботился родной папочка. Близнецы, те вообще без отца выросли. Или без отцов?

А главная забота — выслушать каждого. И Антошка слушал, важно кивал в такт головой, да время от времени поднимал со всеми свой кубок, хотя вино уже плескалось у горла и вливать его внутрь становилось все тяжелее и тяжелее.

На этот раз даже объединенных усилий всех оставшихся на ногах слуг не хватило, чтобы поднять внезапно обмякшего господина на его этаж. Да и слуг-то тех было Джоан да мальчонка Ганс. Остальные умаялись за день и повалились спать кто где упал. А так как мест для падения было много, то и Антошке местечко нашлось.

Недаром говорят, что правитель должен быть близок к народу. Не ко всему, а к его лучшим представителям, разумеется.

8

Переделанный деревенским кузнецом и принесенный Хряком шлем Антошке понравился. Внешне. Похожий на сплюснутое по сторонам ведро, он имел спереди две узенькие щели для глаз, несколько крохотных дырочек внизу для лучшей циркуляции воздуха, а сверху был украшен густым пучком страусиных перьев.

Правда, страусиными они назывались условно. Никакие страусы в здешних краях водиться не могли, да и в Антошкином мире жили они явно не в Европе. Поэтому никто их в глаза не видывал, и на самом деле все страусиные перья добывались из петушиных хвостов. Но говорить об этом было неприлично. Страусиные — не петушиные, звучит солидно и сразу отличает истинного рыцаря от наемного воина без роду и племени.

А вот практичным назвать шлем было трудно. Воздуха в него поступало чуть-чуть, обзор же был таким, что, встань враг хоть немного в стороне, его и не увидишь.

Антошка подумал и со свойственной ему мудростью решил, что в копейной (в смысле, на копьях, а не копеечной) сшибке будет пользоваться обновкой, но в серьезной драке немедленно сменит ее на старый, проверенный в битвах шлем. Прочая же амуниция почти не отличалась от Антошкиной. Разве что плащ был несколько другого фасона. Но Антошкин был сделан из шкуры дракона, а этот что, простая тряпка...

— Ну что? Завтра в путь, — заявил Иванов Брусу, которого решил оставить старшим на время своего отсутствия.

— А выкуп? — удивился тот.

— Получите сами, — отмахнулся Антошка. — Возьмите свою долю, а остальное положите в сундук. Пусть дожидаются моего возвращения.

— Еще десятую долю надо в общак сдать и пахану четверть отстегнуть, — напомнил Брус.

— Какому пахану? — не сразу врубился Антошка.

— Графу нашему. Он за такими делами всегда следит строго. За медяк любому пасть порвет и отвечать не будет. Ему-то что? Он в законе.

Увлеченный новой ролью, Антошка даже не задумывался, а есть ли у барона фон де Лябра сюзерен?

— Я сам в законе, — подчиняться какому-то графу Иванов не собирался. Да и не только графу — королю. Сам князь, а Берендея побольше десятка здешних королевств будет. Потому и слушаться кого-то западло.

Брус хмыкнул. Он уже убедился в крутизне нового господина, но все-таки не понимал, как можно решиться переть против графа? У того таких баронов не сосчитать, штук десять, если не больше. Соберет сходку да и двинет их всех против замка. Не то что с положенной долей, с жизнью расстанешься за милую душу. Лишь будешь молить судьбу, чтобы сразу, без особых мучений.

И, словно подтверждая худшие опасения, где-то за воротами гнусаво затрубил рог.

— Кого еще там несет? — поинтересовался Антошка.

— От графа, — тихо вымолвил сжавшийся, уменьшившийся в размерах Брус.

— Зови. — Никакого страха Иванов не испытывал. Это в родном мире можно было бояться любого мента или конторского клерка. Что по сравнению с ними какие-то графские прихвостни, маги, разбойники и злобная нечисть?

Антошка гордо уселся в парадное кресло, а сзади торопливо занял свое место прибежавший Джоан.

— Герольд благородного графа де ля Кнута Бычий Хлыст! — с некоторой долей торжественности объявил Брус, пропуская в залу одетого в аляповатую мантию худощавого мужчину.

— С чем пожаловали, благородный герольд?

— Мой господин, славный граф де ля Кнут, владелец окрестных земель, рек, озер и лесов, послал меня узнать, правда ли, что в замке Лябр сменился барон?

Глаза у герольда внимательно бегали по сторонам, словно сверяя, намного ли изменилась обстановка залы?

— Как видите.

— В таком случае велено звать вашу милость к себе. Базар есть, — несколько выбившись из стиля, закончил герольд.

— Что ж, побазарим, — уклоняться от встречи Антошка не хотел. Ко всему прочему граф мог знать, в какой стороне находится степь с полчищами Чизбурека, а блуждать наугад Иванову уже давно надоело. — Далеко ли до замка графа?

— До вечера доберемся.

— Джоан! Седлай коней! Съездим в гости к благородному графу.

Сборы заняли немного времени. Не успел Бычий Хлыст как следует перекусить с дороги, как Иванов со своим оруженосцем были готовы пуститься в дальний путь.

Герольд всю дорогу держался важно, как полагается людям его профессии. На вопросы отвечал долго, но настолько неопределенно, что у Антошки создалось впечатление, будто Бычий Хлыст имеет некоторое отношение к юристам.

Созерцать по пути особо было нечего. Леса, поля, порою — деревни. Вначале — принадлежащие Антошке как барону, затем — не принадлежащие. Но внешне разницы между ними не было никакой. Деревня, она деревня и есть. Полуразвалившиеся сараи, почему-то называвшиеся тут домами, худая скотина, еще более худые жители — все как один в лохмотьях, с глазами, своею бессмысленностью напоминающими коровьи.

К некоторому изумлению Антошки, крестьяне отнюдь не выглядели счастливыми. Посмотришь на них и не скажешь, что эти люди живут в самую героическую и романтическую эпоху в истории человечества. И пусть им не суждено махать мечом, но кто-то же должен кормить героев, самоотверженно спасающих кормильцев от более тяжкой доли!

А потом впереди вырос замок. Он был явно больше баронского и стоял посреди не то очень широкого рва, не то на островке небольшого озера и соединялся с берегом длинным деревянным мостом.

— Жилище благородного графа де ля Кнута! — объявил герольд, как будто без его объявления это было неясно.

Внутри все тоже было намного более солидным, чем в замке Лябр. Одних лошадей под навесом было пять штук, а уж воинов бродило не менее десяти.