Не был Орлов чрезмерно набожным, но существование Творца не подвергал сомнению. Верить и следовать предписаниям веры – вещи несколько разные. Гораздо легче отдать жизнь за убеждения, чем следовать им в мирской жизни.
– Дозволительно ли прибегнуть к помощи дьявола даже для того, чтобы с успехом нести людям Слово Божье? – вопросил в ответ Феофан. – Нет, скажу, и еще раз нет. Ибо не выйдет в итоге никакого добра, а помощник обманет, ведь он мастер на всякие уловки и посулы. Раз поддайся – а там не выберешься, даже если запоздало поймешь и начнешь раскаиваться. Творец в великой милости даровал нам свободу воли, и только от нас зависит не натворить фатальных ошибок на собственном пути. За которые зачастую ждет нас кара не только в загробном мире, но и в этом.
Кара Орлова не напугала, трудно вызвать робость в человеке, едва не каждый день ходящем под огнем, но речь заставила задуматься. Он сам пытался рассуждать о том же, конечно, изредка, когда появлялось время и настроение, а последние предпочитали являться поодиночке.
– Господа, – отвлек от беседы невесть откуда взявшийся Крутовский, самый молодой из офицеров эскадрона, лишь за Лейпциг получивший вожделенный чин корнета. – У ахтырских гусар новый командир! Отгадайте, кто?
И сам же ответил:
– Давыдов!
– Который? – уточнил Орлов. В армии было несколько гусар с такой фамилией. Хотя, если учесть, кто из них носит коричневый доломан, ответ практически известен.
– Денис! Его отряд окончательно распустили, а самого поставили в строй. Признаться, не надеялся хоть раз увидеть сего милого моему сердцу стихотворца и гусара.
Увидеть Бурцова Крутовский уже опоздал. Герой гусарских баллад умер еще летом от ран.
– Хорошо, корнет. Велите седлать коней. Съездим, поздравим старого приятеля, – невольно щегольнул своим знакомством с известным партизаном Орлов. – Вы с нами, батюшка?
– Да, – сразу согласился отец Феофан, видно почуяв гусарскую попойку. – Только за конем схожу.
Лопухин тоже попытался подняться вместе со всеми, однако был остановлен командиром.
– Где, ты говоришь, тут рецепты с бесами?
– Вот. – Таковых оказалась едва не половина записок. А то и несколько больше.
Александр извлек указанные листы и без слов бросил их в огонь. Пламя внезапно полыхнуло, будто в бумагу некто по неосторожности добавил порох. Гусары невольно шарахнулись прочь. Почудилось, будто кто-то чрезвычайно могучий вдруг глубоко вздохнул, непонятно – с досадой или с облегчением. Вроде цвет огня и то изменился на несколько мгновений, а потом языки опали, и даже бумажной золы, вопреки всему, не осталось среди углей.
– Да ты что, Орлов? – изумленно спросил Лопухин. – Этому же цены нет!
– Цену имеет все. Отец Феофан ясно сказал, какую именно. Лучше уж не подвергать никого искушению.
– Но бессмертие…
– Оставшихся способов вполне хватит. – В этот момент Александр с удовольствием уничтожил бы все записки, но вспомнил о пожелании дарителя и удержался.
– Господа, что так у вас полыхнуло? – спросил объявившийся уже верхом Крутовский. Денщики следом вели коней Орлова и Лопухина.
– Дровишек подбросили, – улыбнулся Александр.
Ему показалось, будто с плеч свалилась целая гора. А раз так, то почему бы не выпить? К Давыдову, господа! К певцу вина и славы!
И вид у подполковника был настолько счастливый, что князь вдруг пожал плечами.
– Может, ты и прав, Орлов.
– Кто б сомневался?
Прилегающие к площади согласия парижские улицы были переполнены. День двадцать девятого марта пришелся в этом году на Светлое Воскресение Христово, и Государь Император пожелал провести публичную православную службу прямо посреди французской столицы.
Почти восемьдесят тысяч русских воинов, победителями вступившие на землю Франции, торжественно справляли главный праздник в освобожденном городе. И гораздо больше иностранцев, французов, немцев, австрийцев, внимало духовному торжеству детей Севера.
– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ… – красиво и мощно выводили солдаты и офицеры всех родов войск.
Пение взмывало ввысь, очищало недавнее кровавое прошлое, соединяло в единое целое души живых и мертвых.
Орлов почувствовал, что его впервые за последние месяцы покидает тяжкий груз недавних боев и боль понесенных утрат.
Под Краоном две русские пехотные дивизии из армии Блюхера полдня держались против всей армии Наполеона. Когда же стало ясным, что помощь подойти не успеет, то мушкетеры и егеря организованно отошли, согласно полученному приказу. Их прикрыла вторая гусарская дивизия, единственный резерв, который сумел добраться до поля боя.
Как это часто бывало, кавалерия жертвовала собой за други своя. Выбывали из строя гусары, офицеры и генералы. Был смертельно ранен командир дивизии генерал-лейтенант Ланской, и в командование вступил полковник Денис Давыдов.
Орлов, очумевший от долгого боя, увидел, как взметнулась от взрыва земля рядом с Лопухиным и князь вместе с конем повалился рядом с воронкой.
– Миша! – Орлов бросил поводья Аполинарию, а сам очутился рядом с другом.
Ментик на груди Лопухина был разорван, лицо стремительно белело, но губы чуть дрогнули в подобии улыбки.
– Орлов…
– Сейчас тебя перевяжут, и все будет хорошо, – бормотал подполковник. – Еще в Париж вместе войдем…
– Как иначе? Мы – бессмертны, – отчетливо произнес Лопухин.
В следующий миг его тело несколько раз дернулось в прощальной агонии, в уголке рта появилась струйка крови, а глаза безжизненно уставились в небо.
– Саша!..
Но заиграла полковая труба, и Орлову пришлось привычно забраться в седло…
Мы – бессмертны.
Теперь Орлов под стройное пение был уверен в этом. Те, кто ушел на этом долгом пути, сейчас с гордостью смотрят на оставшихся с небес и тоже внимают торжественной службе.
Бессмертны. Как бессмертен каждый солдат.
И в едином чувстве сливались вместе простой пехотный рядовой и сам Русский царь, согласно чину всенародно молившийся вместе со своим народом.
А потом была прогулка по Парижу, и трое встретившихся соседей вдруг столкнулись с пышной свитой.
Император остановился, взглянул на офицеров, и те вытянулись во фронт.
– Подполковник Орлов.
– Ротмистр Штаден.
– Штабс-капитан Бегичев.
– Наслышан. Христос воскресе, – улыбнулся Александр и, как к ровне, шагнул навстречу.
– Воистину воскресе, – после положенного троекратного поцелуя первым отозвался другой Александр, в гусарском мундире.
А вокруг раскинулся Париж, и бушевавшая весна была залогом обновления. Впереди же лежала целая вечность, которую надо было прожить. И откуда-то из немыслимой дали звали родные края, в которых прошло детство и где был знаком каждый куст… И ждали своего разбора записки, которые сулили бессмертие.