— На борту есть шпионы?
Она фыркнула.
— Тех, кто вздумает вести себя слишком навязчиво, я найду. Они будут иметь дело со мной. Тем не менее, не теряйте бдительности, кто-нибудь может заметить ваши странности. Поползут слухи, они достигнут чьих-нибудь ушей, и так, постепенно, дойдут до ваших врагов.
Келес открыл рот, но тут она прибавила:
— А врагом может оказаться кто угодно.
Келес мрачно усмехнулся.
— Спасибо, что объяснили.
— Стараюсь. — Она указала на южный берег реки. — Можете прикинуть расстояние до берега?
Келес пожал плечами, но попытался выполнить просьбу. Он оценил расстояние, а потом ответил:
— Шестьдесят семь ярдов. Приблизительно.
— Великолепно. Вы только что выдали себя с головой.
— Что?
— Никто, кроме картографа или исследователя, не смог бы точно определить расстояние. Большинство людей сказали бы что-то вроде: «примерно один полет стрелы», или «мне туда камень не добросить».
— Но ведь вы будете меня защищать.
— А откуда вам это известно?
Келес мысленно повторил разговор и почувствовал, как палуба уходит у него из-под ног. Он невольно отступил вдоль поручней.
— Да, я не могу быть в этом уверен.
Тайрисса сжала его плечо. Келес попытался сбросить ее руку, но ему было не под силу разжать железную хватку. Он убеждал себя, что это лишь подтверждает — перед ним действительно Керу, и она на судне, чтобы охранять, но чувствовал только одно: вот и неприятности.
— Остановись, Кульшар. — Она ослабила хватку. — Мне велели передать тебе следующее: скульпторы не обратят никакого внимания на бороду, а художники раскрасят волосы какой-нибудь темной краской.
Это слова Правителя. По его телу пробежала дрожь. Тайрисса убрала руку.
— Тебе со мной нелегко придется, верно?
— Верно. Однако есть и свои преимущества. Я знаю, что ты способен учиться. И полагаю, что ты будешь подчиняться приказам.
— Да. И то, и другое справедливо.
— Хорошо. В первом ты напоминаешь Правителя, а во втором — хорошо бы он напоминал тебя…
Келес улыбнулся.
— Поэтому ты здесь?
— Что ты имеешь в виду?
— Я попал на это судно, поскольку заслужил гнев своего деда.
— У меня нет деда. Он погиб в Гелосунде.
— Соболезную.
Тайрисса отвернулась и облокотилась на поручни.
— Незачем соболезновать. Вы не были знакомы. По словам моих родных, твой дед и то приятнее, чем был мой.
— И все равно я не скажу, что счастлив за тебя. — Он тоже повернулся и оперся локтями о поручни. — Но ты прекрасно поняла, что я хотел сказать, и не ответила на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Почему ты плывешь на этом корабле?
Она молча кивнула в сторону Вентокикана.
— Мне дали приказ. И вот я здесь.
— И это все?
Она покосилась на него.
— Все, что тебе нужно знать.
Он нахмурился.
— Возможно, мне нужно знать больше.
— Это все, что я хочу тебе сказать.
— Но ведь предполагается, что я должен доверять тебе…
Тайрисса покачала головой.
— Ты не должен доверять мне. Ты всего лишь должен верить, что я знаю: что, когда и как делать, и останусь верна своему долгу. Все остальное не имеет значения. Правитель нам доверяет. Почему ты не должен?
— Если бы он задал тебе тот же вопрос, что ты бы ответила?
— Это, Кульшар, пустые размышления, так что я не стану отвечать.
— Понятно. — Келес помолчал, вдыхая резкий, тяжелый запах речной тины, смешанный с ароматом пряностей — на судне готовили ужин. — Прости. Я не хотел рассердить тебя.
Он ожидал ответа, но тщетно. Обернувшись, Келес увидел что Тайрисса ушла. Он хотел догнать ее, но не решился — незачем привлекать к себе лишнее внимание. Более того, Тайрисса могла что-то заметить и отправиться на разведку. Келес почувствовал себя растерянным и беспомощным. Он вспомнил прием во дворце Правителя.
Он говорил с Маджиатой резко и ожидал, что она начнет произносить оскорбления. Именно тогда Келес понял, как подло она с ним обошлась, и отдался захлестнувшему негодованию. Он предполагал, что она даст отпор — грубый и некрасивый.
А она посмотрела на него и заплакала. Ее глаза, подведенные краской, наполнились слезами, слезы катились по щекам, оставляя темные дорожки. Он полагал, что это — сплошное притворство, но она все плакала и плакала, слезы капали на платье. У нее дрожала нижняя губа, из носа текло. Она смотрела на него, в глазах стояла мука, и он почувствовал угрызения совести.
Она молчала.
Сознание Келеса словно раздвоилось. С одной стороны, он видел ее прежнюю игру. Маджиата бессердечно использовала его, разве она может быть настолько ранима? Он понимал, что это очередная из ее штучек, способ пробраться ему в душу и причинить боль.
С другой стороны, он искренне переживал за нее. Перед ним стояла женщина, которую он когда-то любил, он обошелся с ней жестоко. Довел до слез, что уже само по себе плохо, да еще и на приеме у Правителя. Все гости видели, как он ее унизил.
Первым побуждением Келеса было подойти и обнять, как-то утешить, но он не смог и руки поднять. Маджиата казалась такой маленькой и хрупкой, такой обиженной, что он засомневался в своей правоте и начал обвинять себя в излишней горячности. А если я во всем ошибался? Может быть, она и в самом деле любит меня.
Две половинки его души отчаянно сражались друг с другом, и Келес стоял растерянный и обессиленный. Лучше бы он сделал хоть что-нибудь, пусть не слишком уместное, но Келес словно окоченел. Повернуться и уйти? Это было бы еще более жестоко и грубо. И чем дольше он стоял на месте, тем больше усиливалось ощущение неловкости. Это было невыносимо.
В смущении Келес повернулся к столу с напитками. Он решил предложить Маджиате немного вина, но, обернувшись, увидел, что она уходит, стремительно пробираясь через толпу гостей. По ее лицу все еще текли слезы, и он слышал ее рыдания. Многие переводили взгляды с нее на Келеса — некоторые с удивлением, прочие с гневом. На их лицах, казалось, было написано: «Возможно, она это и заслужила, но зачем же устраивать такое сейчас?!»
Его спас Джорим. Младший брат подошел к Келесу, взял со стола кубок и поинтересовался:
— С тобой все в порядке, Келес?
— Да.
— Что произошло?
— Она подошла, чтобы простить меня. Сказала, что это была не моя вина.