Морозов почувствовал дурноту. Такого не было ни в анатомичке, ни на практике в больнице. Он опустил одеяло. Погладил девочку по волосам.
Трагедия, которая разворачивалась в тишине подъезда, ужасала своими масштабами.
Девочка сопротивлялась.
Мать не знала, не могла и не хотела знать всего. Она жила в квартире, не ведая, что по четырем ее стенам проходит передовая. Линия фронта. Война. И маленький солдат, девочка, до последнего защищает свою мать. Искупая страданиями ее и свои собственные ошибки. Защищает от правды. От осознания того, что именно она, мамаша, вогнала дочку в дерьмо по уши. Своим враньем да мелким мещанским быдлячеством, невыносимым в юности и заразным в зрелом возрасте.
Клоп, видя активное сопротивление, решил «слить» девочку. Посадил на наркотики, что было несложно. Работа проститутки — это работа под давлением. Особенно если ты не в VIP-зоне. Коли что не так, могут и бритвой по лицу полоснуть. Как ни крути, а расслабляться надо. Наркота тут — самый логичный выход.
Потом Клоп начал подкладывать все еще трепыхающуюся Диану под клиентов «со странностями». Такие есть везде и всегда. Они много платят, но и много требуют. Слишком много. Иногда чрезмерно. Дальнейшую судьбу малолетней проститутки, которую «сливают», можно было предсказать с легкостью. Одна-две видеокассеты с реальными истязаниями, а затем смерть. Скрупулезно заснятая для клиентов со странностями…
Все, даже смерть, мерилось в порнобизнесе на деньги.
Морозов долго сидел около Дианы, гладил ее по черным спутанным волосам. Что-то говорил, не понимая смысла. Рассказывал сказки. Убаюкивал. Внутри было пусто, черно и выжжено.
В комнату заглянула распухшая от слез Варвара Сергеевна.
— В милицию не звони пока. Не надо, — сказал Морозов.
После того как он пришел в себя, Юра позвонил знакомому врачу-наркологу и определил девочку в отдельную палату.
— Дня за три поставим, конечно. — Врач-нарколог Борисовский Вениамин Давидович был калач тертый. Он видел столько, что одной искалеченной жизнью его было не удивить. — Но что дальше будет? Я, конечно, могу статистику тебе… Но на кой черт? Больше половины таких, как она, возвращаются туда, откуда к нам попали. Только между нами, в отделение их не берут. Бесполезно.
— Продержишь три дня. Я что-нибудь придумаю, — сказал Морозов, внутренне закипая.
— Продержу, — кивнул Борисовский устало. Юра почувствовал угрызения совести. У Вениамина Давидовича сегодня утром умер «клиент». У кого хочешь крыша съедет, а этот нет, работает.
— Спасибо. Мне трех дней хватит.
На следующий день ему надо было идти с Вязниковым к участковому. На душе было мерзко, но втягивать друга в болото Морозов не хотел.
После встречи с контрразведчиком Юра оставил Алексея и двинулся к человеку, который во все времена знал много. Достаточно много для того, чтобы иметь проблемы с разными людьми. Но при всем при этом Лев Дороф много чего умел, а потому с проблемами справлялся сам. За что был уважаем этими самыми разными людьми.
На входе в подъезд высотной многоэтажки был установлен кодовый замок. Морозов почесал затылок, достал из кармана сложенную бумажку с адресом. На затертой табличке около замковой клавиатуры с трудом читалась инструкция по пользованию.
— Набрать 0 и номер квартиры, где… — щурясь разобрал Юра, — …жать кл…
Дальше шла плоская металлическая табличка, тщательно отполированная множеством рук.
— Нажать кл. — Морозов отошел назад, окинул взглядом вереницу уходящих вверх окон. — Какой такой кл?
Снова присмотревшись к замку, он обнаружил едва видимые в ярком солнечном свете очертания ключа на нижней правой кнопке.
— А вот и хитрый «кл». Попался.
Дороф жил в семьдесят девятой квартире. Кодовый замок долго и сосредоточенно пищал, потом кашлянул и спросил:
— Кто?
— Лева, это я. Юра. Звонил вчера.
Вместо ответа из динамика раздался царапающий скрежет, щелкнул магнит замка. Морозов отворил дверь и на всякий случай сказал, наклонившись к замолкшему микрофону:
— Вошел.
Зассанный бесчисленными поколениями собак, кошек и малосознательных жильцов лифт, конвульсивно дергаясь на границах между этажами, потащился вверх.
«Маша сосет», — значилось огромными буквами на закрывшихся дверцах. Ниже были приписаны некоторые эпитеты относительно неизвестной Маши, принадлежавшие уже другой руке, и стрелка вправо. Юра, изнемогая от запаха, повернулся.
«Хотите Машу?» — вопрошал другой образец настенной живописи, снабженный все той же стрелкой, теперь выполненной в виде мужского полового органа.
Шалея от собственной дурости, Морозов покосился в указанном направлении. Увы, узнать судьбу таинственной Маши ему было не суждено. Задняя стенка лифта была густо замазана белой краской.
— Маша наносит ответный удар, — пробормотал Юра.
Двери с утробным рыком распахнулись, наконец выпустив его из своих пахучих недр.
«Машка — сука!» — размашисто, во всю стену.
— Ну прямо звезда какая-то… — сказал Морозов.
— Это ты про что? — поинтересовались из-за спины.
Обернувшись, Юра увидел любопытную харю Левки Дорофа, высовывающуюся в приоткрытую дверь.
— Да вот, знакомлюсь с наскальными рисунками местных питекантропов.
— Это ты про Машку? — спросил Лева, распахивая дверь. Он был в махровом полосатом халате. На ногах старенькие шлепанцы. — Соседка моя, с первого этажа. Крестецкая Маша. Девушка редкой судьбы. Популярная, как видишь, в народе.
— Да, заметил. — Юра крепко сжал руку Дорофу, потом не удержался, обнял. Крепко хлопнул по спине.
— Убьешь, антисемит, — просипел Лев. — Заходи давай, а то холодно же…
Квартира не поражала ни убранством, ни особенным порядком.
Повсюду валялись тюки, коробки, перевязанные веревками. Стояли аккуратными стопками книги.
— Переезжаю, — пояснил Дороф.
— Из города? — вспомнив сегодняшний визит, спросил Юра.
— Почему из города? — удивился Лева. — В другой район. И в пятиэтажку. Чтоб без лифта и мусоропровода. В гробу я видел эти удобства…
Он пошел куда-то в темную глубину квартиры.
— Давай заходи, обувь можешь даже не снимать. Я сейчас кофе сделаю… Чем занимаешься-то? — донеслось из темноты.
Морозов, осторожно переступая через груды вещей, двинулся следом. Узкий коридор, ободранные стены. Квартира выглядела так, будто в ней и не жили вовсе.
— Консультирую, — громко сказал Юра. — По врачебной линии…