— Да… Глупая ситуация. — Морозов снова пожал плечами. — И ведь дело-то не в кольце! Чтоб оно пропало!
Он сделал круг по комнате, кусая губы.
— Пропади пропадом эта дурацкая власть. Тоже мне, наследный титул! Я хочу жить нормальной семейной жизнью, а не приходить домой и разбираться в интригах!
— В каких еще интригах? — настороженно спросил Огарев.
— Полина… — ответил, словно плюнул, Игорь. У Валеры отлегло от сердца. — Мне не нужна игрушечная власть! Не хочу играть в своем доме в начальника и подчиненного! Если хочешь, — он подскочил к Огареву, — возьми у отца кольцо, я только вздохну с облегчением.
— Не могу, — поморщился тот, — не имею права. Игорь, я не могу стать главой твоего рода! У меня ответственность перед семьей, и если я еще… Игорек, я просто не смогу две семьи вести. Пойми, я скоро уйду. Как дом построится, я уйду, времени займет год, ну от силы два. Ты же видел, как Полянские строились.
— Собираешься строиться?
— Да, я, кажется, говорил…
— А земля?
— Есть. То поле, что около леса. Так что я, считай, отрезанный ломоть. У меня свой дом.
Игорь усмехнулся.
— Ты что? Подумал, что дело в тебе? Ты вообще тут ни при чем. Все значительно сложнее. В Полине дело… Тошно мне, голова пухнет. Всю жизнь я думал, что меня любят не за будущий статус, а просто так! Бескорыстно! Детей от нее нажил. Наследника с таким трудом родили. И в итоге чемодан с двойным дном!
Огарев подошел к комоду и вытащил початую бутылку водки. В обстановке рококо бутылка «Пшеничной» смотрелась как досадное недоразумение.
— Давай выпьем, — тоном, не терпящим возражения, сказал Валера.
— Давай.
Две рюмки наполнились до краев.
— Слушай, — шумно выдохнув, сказал Огарев, пропустив едкую жидкость внутрь, — со своей женой ты должен разобраться сам. Чужая семья — потемки.
— Разведусь на хрен! — зло прищурился Морозов. — Детей отберу. Пусть катится…
— Тогда давай закусим…
Потом был недоуменный молчаливый ужин, после которого все разошлись по комнатам. И только Юрий Павлович по старой привычке засиделся у картины Моне, о чем-то беседуя с полотном.
— Докатился… — вслух сказал Игорь, обнаружив в спальне кровать, застеленную для него одного. Полина ушла спать в гостевую комнату.
Ночь тяжело волокла на себе звезды, медленно уступая место серым предрассветным сумеркам, а потом розовой дымке встающего солнца. Игорь не спал.
Шесть утра. Скоро проснется дом.
Морозов нашарил на тумбочке телефон, набрал дежурного врача.
— Костя, это Морозов. Сегодня я приболел. Отмени все операции. Срочное что-нибудь есть?
— Нет, все может потерпеть. Даже лучше будет, — ответил чуть заспанный дежурный.
— Хорошо…
К Полине он зашел без стука, как раз вовремя, она еще не встала, но уже проснулась. При виде мужа губы Полины дернулись. Довольная усмешка все-таки успела прорваться через заслон равнодушия. Извиняться пришел!
Вчерашняя щетина и помятая одежда придавали Игорю какую-то безнадежность. Круги под глазами и ли кий аромат перегара. Полина ощутила растерянность. В ее расчеты не входило, что он будет стоять в дверях с видом маньяка, не решившего окончательно, убить свою жертву или подождать до завтра.
— В общем, так, — грубо и без предисловий начал Игорь, — диспозиция такая. С этого момента ты лишаешься всех прав, любое твое слово будет рассматриваться как посягательство на мою единоличную власть в семье. За ослушание — развод. Для упрямых и идиотов поясняю: развод — это когда собираешь монатки и выматываешься из дома. Дети остаются со мной. Работу теряешь автоматически.
Он развернулся, хлопнул дверью и тяжелой поступью удалился в спальню.
— Я хочу жить дальше, — сказал Игорь встающему солнцу. Упал на кровать и заснул сном праведника.
В своей комнате улыбался чему-то Юрий Павлович. Он осторожно высунулся в гостиную, осмотрелся и подмигнул любимой картине.
Санкт-Петербург.
Март
— Добрый день, Денис. — Человек в черном пальто свернул газету, положил ее рядом с чашечкой кофе и толкнул пачку сигарет. — Курите?
Рогожин молча сел напротив, мигнул официанту:
— Кофе со сливками и сахаром. — Потом уставился на собеседника. — Чем обязан?
— В общем-то, ничем. Но это до определенного времени.
Рогожин нервно закинул ногу на ногу.
— Послушайте, мне совсем не улыбается разговаривать неизвестно с кем, неизвестно о чем. И если у вас есть что мне сказать, то я, пожалуй, вас выслушаю. А играть в агентов мне недосуг.
Человек в черном пальто улыбнулся, прихлебнул кофе. Все его движения были неторопливыми, плавными. Он поставил чашечку на блюдце так, будто опасался, что она расколется. Аккуратно разжал пальцы.
— Тема нашего разговора, Денис, очень деликатна. Потому я бы не хотел начинать его вот так, с бухты-барахты.
Подошел официант, поставил перед Рогожиным синюю кружку и маленькое блюдечко с миниатюрными печенюшками. Пользуясь небольшой паузой, собеседник Дениса снова отпил из чашечки.
Они сидели в небольшом подвальном кафе, безликое оформление которого вызывало удивительное ощущение уюта.
Приглушенный свет, мягкая цветовая палитра стен, удобные стулья. Чисто, негромко, мягко. Рогожин никогда по собственной воле не назначил бы переговоры в таком месте. Но в этот раз инициатива исходила не от него.
Сегодня утром у него появился посыльный от очень солидного человека. И передал сообщение.
Таким способом пользовались нечасто. Чтобы сообщить нечто важное, достаточно было позвонить. Послать Е-мэйл. Факс, наконец.
С человеком, верным и надежным, передавали только нечто действительно важное.
— Тот, кто вас сюда послал… — начал Рогожин.
Но человек в черном его прервал:
— Меня никто не посылал. Относительно моей персоны вы можете ошибаться. Это я попросил уважаемого человека оказать мне услугу и пригласить вас на беседу.
— А в чем смысл? Нельзя было просто позвонить?
— Думаете, этого было бы достаточно? — Собеседник улыбнулся. Он был весь чистенький, аккуратный. Гладко выбрит, кожа ровная, ни единой морщинки. Волосы аккуратно уложены. — Всего лишь одного звонка достаточно, чтобы вы пришли один по указанному адресу?
Рогожин кинул взгляд в сторону. В подвальчике было немноголюдно. Какая-то парочка сидела в дальнем углу, да мужчина в красной спортивной куртке с аппетитом жевал отбивную. Ничего такого, чего стоило бы бояться.