Сквозь тающий туман на вершине зиккурата прозвучал голос короля, глубокий и чистый, словно храмовый колокол. Пэллес не заметила в нем ни малейшего напряжения, его слова отчетливо слышал весь Стадион; окружавшее его ответвление от потока Силы заставляло предположить, что Паслава усилил голос короля с помощью магии.
– Дети мои! – произнес король. – Этой ночью мы собрались здесь, на брошенной арене Империи. Мы тоже брошены всеми. Мы – отверженные, калеки, хромые, слепые!
Меж осыпающихся каменных стен прогремел единодушный ответ подданных:
– Да!
– Мы – воры, бродяги, нищие!
– Да!
– Но мы не одни! Мы не беспомощны! Мы сильны! Мы – братья!
– Да!
– Когда мы вместе, эта Арена Отчаяния дрожит под нашими ногами! Все вместе мы превращаем ее в Сцену Чудес! Здесь, рядом со своими братьями, бросьте свои костыли, сорвите бинты и повязки! Пусть хромые бегают, пусть слепые прозреют! О радость! Вы исцелены, дети мои!
– ДА!
И тотчас по всей арене костыли стали падать на влажный песок, в пустых рукавах вдруг появились руки, белесые бельма лопнули и спали с блестящих глаз, а мокрые язвы прокаженных исчезли с гладкой кожи к тому времени, когда туман наконец полностью рассеялся и взорам предстал его величество король Канта, восседающий на троне в коронообразном венце – красных отблесках жаровен, вспыхнувших позади него. Не сделав ни единого движения, его величество следил за исцелением своих подданных.
Пэллес знала, что это не более чем розыгрыш – сюда никогда не допустили бы настоящего калеку или прокаженного, – но она не могла отрицать силу этого простого ритуала, когда маски падали с людей в один миг под их радостные крики.
Когда-то Кейн пытался объяснить ей, как подданные Канта стали чем-то гораздо большим, нежели обычная уличная банда, описать ей их фанатичную преданность друг другу, чувство семьи и принадлежности к какому-то братству, что неизмеримо больше, чем простой союз мелких объединений. Пэллес видела эту преданность в действии, однако только теперь начинала понимать ее истоки. Кроме того, ей стало ясно, что этот простой ритуал не позволял постороннему тайно влиться в собравшуюся толпу без привлечения магии.
Пэллес посмотрела вверх: улыбающийся и успокоенный король спускался с зиккурата; следом шли герцоги и бароны, чтобы вместе с ним получить десятину у полуразрушенной стены. Пэллес пришлось признать, что он весьма рационально подготовил свое появление.
Она направилась к стене, старательно ускользая от идущих в том же направлении кантийцев, и подобралась достаточно близко, чтобы слышать голос принимавшего деньги и подарки от проходивших мимо подданных. Когда процедура завершилась, трое баронов увезли подношения на тележке, а король рроскользнул на арену, чтобы веселиться вместе со своими подданными. Герцоги и бароны последовали за ним, и вскоре на арене кипело веселье; винные мехи переходили из рук в руки, голоса сливались в заздравной песне.
Пэллес стояла совсем близко от короля, надеясь на возможность перехватить его, когда он будет один, и поговорить с ним. Когда же Аббал Паслава потянул короля за рукав, она смогла услышать их разговор,
– Здесь присутствует магия. На Стадионе есть человек, который оттягивает на себя часть Силы. Ответная улыбка короля была исполнена мрачного веселья.
– Ну так выяви его, и мы разберемся с этим ублюдком.
– Не могу.
– Не понял.
– Я тоже ничего не понимаю. Я чувствую, как эта мысль сидит у меня в мозгу, но когда я внимательно вглядываюсь в нее, она ускользает, словно солнечный отблеск в углу глаза. Это меня тревожит.
– Продолжай работать. А пока что прикрой мой уход; сбор десятины что-то затянулся, и я опоздал на встречу.
– Есть!
Паслава откинул голову и закатил глаза; Сила устремилась в его Оболочку, а сам он достал из кармана крошечную куколку и покатал ее меж пальцев. Окутанный сиреневым облачком Силы, король пошел прочь.
Пэллес следовала за ним по пятам. Она старалась держаться на некотором расстоянии – немало магов, использовавших заклинание Плаща, погорели на том, что просто-напросто наткнулись на кого-то. Один или два раза Пэллес приходилось убыстрять шаги, чтобы не столкнуться ни с кем из кантийцев. Перед королем же проход появлялся сам собой. Его величество кивал направо и налево, то и дело перебрасываясь словечком с оказавшимися рядом подданными. Он вроде бы не торопился, однако Пэллес едва поспевала за ним.
Даже ее отрешенному, настроенному на медитацию сознанию понадобилась всего минута, чтобы понять содеянное Паславой. Это был измененный вариант ее собственного заклинания Плаща: каждый, кто смотрел на короля, видел его на другой стороне арены – слишком далеко, чтобы иметь возможность поговорить с ним. Пэллес отдала должное изобретательности Паславы. Заклинание было построено с умом, хоть она и могла бы при желании разрушить его.
Возможно, Паслава и обладал недюжинным умом, но по Силе он не мог равняться с Пэллес.
Однако разрушение заклинания потребовало бы концентрации, с помощью которой она уже поддерживала свой Плащ. Отбросив эту мысль, Пэллес окинула взглядом арену и вдруг заметила полуоткрытые ворота одной из звериных ям. Она посильнее закрутила поток Силы вокруг оболочки Паславы и почувствовала, как рванулось наружу заклинание. Ей больше ничего не было нужно, кроме желания поговорить с его величеством, и она направилась к двери, уходя прочь от света костров.
Вокруг нее сомкнулась темнота звериного загона, пахнувшая пылью, гниющим деревом и застарелой мочой. Здесь, во мраке, да еще в незнакомой обстановке она не могла достаточно четко видеть окружающее и поддерживать свой Плащ; заклинание рассеялось, и она привалилась к стене, обнаружив, что дрожит.
Много часов подряд мысленное зрение Пэллес удерживало усталость, оставшуюся после защиты Конноса с семьей, полное изнеможение после двухдневного бегства от Котов, страх и ужас схватки, чуть ли не физическую боль от потери близнецов, Таланн и Ламорака, чувство вины за то, что она повела их на смерть.
А теперь, когда защита исчезла, все эти чувства окружили ее подобно гиенам, вонзили зубы в горло и бросили ее, задыхающуюся, на пол.
На какое-то мгновение перед ней замелькали лица, множество лиц… Пэллес увидела на них ужас и отчаянную надежду двух дочерей Конноса; страдания «токали» – людей, на которых охотятся, людей, которые собрались в заброшенном складе Рабочего парка, рассчитывая только на нее, на чародейку Пэллес Рил; абсолютную уверенность на лице Таланн; угрюмое доверие близнецов…
А вот и Ламорак. Спокойно улыбаясь, он постукивает по вырезанной из кирпичей арке клинком Косалла. «Эту дыру я смогу удерживать еще очень долгое время».
На глаза навернулись слезы.
«О Карл…» Его имя она не могла произнести вслух из-за ограничений, наложенных Студией, не могла даже мысленно пробормотать до тех пор, пока не вернется на Землю.