— Займи свое место, молодой Скайуокер. Анакин вернул взгляд. А может быть, я займу твое. Его внутренний голос был пропитан горячим черным удушливым огнем, струившимся из самой глубины кипящего гневом сердца, Думаешь, ты можешь помешать мне спасти мою любовь? Думаешь, можешь заставить меня смотреть, как она умирает? Ну вперед, ты…
— Анакин, — вклинился в мысли юноши тихий голос Оби-Вана. Мастер показал на пустое место рядом с собой, — Пожалуйста.
И что-то в мягком голосе Оби-Вана, в этой простой, прямой просьбе заставило ярость стыдливо угаснуть, и Анакин вспомнил, что он стоит в одиночестве перед Советом.
Он вдруг почувствовал себя очень юным и очень глупым.
— Простите меня, магистры.
Поклон в знак раскаяния не смог скрыть залившую щеки краску стыда.
Остальная часть заседания прошла как будто в тумане. Ки-Ади-Мунди сказал что-то о том, что ни с одной из планет, принадлежащих Республике, не поступало донесений о Гривусе, и Анакин был шокирован, когда Совет поставил Оби-Вана координировать поиски — одного. Ко всему остальному, они теперь еще и разрушили сработанную команду?
Анакин сидел в оцепенении, настолько ошеломленный всем этим, что едва слышал разговор о дроиде, прилетевшем на Кашиийк. Но он должен был сказать хоть что-то, не мог же он просто просидеть все собрание Совета — первое в его жизни. К тому же он знал систему Кашиийк почти так же хорошо, как задворки Моc Эспа.
— Я могу заняться этим, — предложил он, вдруг приободрившись. — Я могу очистить эту планету за день-два…
— Скайуокер, твое задание быть здесь, — взгляд Мейса Винду был не легче дюрастиловой плиты и лишь чуть-чуть не дотягивал до откровенно враждебного.
Йода предложил свою кандидатуру, и по какой-то причине Совет даже не стал голосовать.
— Решено, — сказал Мейс. — Да прибудет Сила со всеми нами!
И когда погасли голограммы Пло Коона и Ки-Ади-Мунди, когда Оби-Ван и Аген Колар встали и тихо, тревожно заговорили, когда Йода и Мейс Винду вышли из Залы, Анакин мог только сидеть с упавшим сердцем, пораженный своей беспомощностью.
Падме… О, Падме, что же мы будем делать?
Ответа он не знал. Но он знал, чего он не сделает.
Он не сдастся.
Даже если весь Совет пойдет против него, даже если весь Орден будет против него — он найдет выход.
Он спасет ее.
Как-нибудь… нет! Любой ценой.
* * *
— Мне это нравится не больше, чем вам, — сказала Падме, махнув в сторону флимсипласта с текстом постановления «Об управлении сектором» на столе Бэйла Органы. — Но я много лет знаю Палпатина; он был моим доверенным советчиком. Я не готова поверить, что он намеревается разрушить Сенат.
— А зачем ему беспокоиться об этом? — парировала Мон Мотма. — С практической точки зрения с этого утра Сената больше не существует.
Падме переводила взгляд с одного мрачного лица на другое. Гиддеан Дану согласно кивнул. Терр Таниел не поднимала головы, делая вид, что поправляет одежду. Фанг Зар провел ладонью по непослушным седым волосам, завязанным узлом на макушке.
Бэйл подался вперед, оглядев всех колючим взглядом.
— Палпатину больше не нужно беспокоиться о Сенате. Расставив своих подхалимов править каждой планетой Республики, он контролирует наши системы напрямую. Он стал диктатором. Мы сделали его диктатором, — Бэйл стиснул руки так, что костяшки пальцев заболели.
Он же друг и учитель моего мужа, подумала Падме. Мне не следует даже слушать все это.
— Но что мы можем сделать с этим? — спросила Терр Таниел, так и не подняв головы.
Лицо ее было хмурым.
— Для обсуждения этого мы и пригласили вас сюда, — спокойно сказала ей Мон Мотма.
— Не уверен, что мне нравится то, к чему все это идет, — Фанг Зар поерзал.
— Никому из нас не нравится, к чему идет вообще все, — Бэйл привстал.Вот то-то и оно: не можем же мы позволить тысячелетней демократии кануть в небытие! Нужно бороться!
— Бороться? — переспросила Падме. — Не могу поверить своим ушам… Бэйл, ты говоришь, как сепаратист!
— Я… — Бэйл медленно опустился обратно в кресло. — Прошу прощения. Я совсем не это имел в виду. Я пригласил вас сюда потому, что из всех сенаторов нашей Галактики вы четверо все это время представляли собой наиболее стойкие — и влиятельные — голоса разумности и сдержанности, делая все возможное, чтобы сохранить нашу бедную потрепанную Конституцию. Мы не хотим навредить Республике. С вашей помощью мы надеемся спасти ее.
— Становится все яснее, что Палпатин превратился во врага демократии,взяла инициативу Мон Мотма. — Его надо остановить.
— Сенат дал ему полномочия, — ответила Падме. — Сенату его и останавливать.
Гиддеан Дану переместился на краешек кресла.
— Боюсь, вы недооцениваете степень коррумпированности Сената. Кто теперь станет голосовать против Палпатина?
— Я буду, — парировала Падме и поняла, что действительно сделает это. — И я найду других, кто сделает то же.
Ей придется. Независимо от того, насколько сильно это ранит Анакина. О, любимый, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
— Сделайте это, — согласился Бэйл. — Создайте как можно больше шума — заставьте Палпатина следить за вашими действиями в Сенате. Это отвлечет его, пока Мон Мотма и я начнем строить нашу организацию…
— Стойте, — Падме встала. — Некоторые вещи лучше оставить не сказанными. Сейчас мне лучше не знать о… о чем бы то ни было.
Не заставляйте меня лгать мужу, говорили ее глаза. Пожалуйста, Ьэйл. Не заставляй меня лгать ему. Ложь разобьет ему сердце.
Возможно, он увидел эту безмолвную мольбу; помедлив мгновение он кивнул.
— Хорошо. Прочее оставим на будущее. Необходимо держать эту встречу в строжайшем секрете. Даже намек на эффективную оппозицию Палпатину может оказаться, как мы видели, очень опасным. Мы не должны говорить о сказанном здесь с кем-либо, кроме присутствующих. Мы не должны посвящать кого-либо в наш секрет без согласия всех и каждого в этой комнате.
— Это относится ко всем, включая самых близких вам людей, — добавила Мон Мотма. — Даже к вашим семьям. Рассказав им о нашей встрече и вопросах, здесь обсуждаемых, вы подвергнете их той же опасности, что грозит всем нам. Говорить нельзя никому. Никому.
Все кивнули, и Падме поняла, что ничего не может сделать. Что она могла сказать? Можете хранить свои секреты, но я должна сказать моему мужу-джедаю, который является любимым протеже Палпатина…
Она вздохнула.
— Да. Да, я согласна.
И пока маленькая группа разбредалась по собственным кабинетам, она думала только об одном: О, Анакин… Анакин, прости меня…Прости меня, пожалуйста…