Эта вонь говорила о том, на что он не в силах был посмотреть.
– Теперь ты понимаешь? – спросил Коллберг, поглаживая Тан’элКота по щеке, словно Богоматерь скорбящая. – Мы на одной волне?
Тан’элКот отшатнулся.
Невольно.
Лицо его вспыхнуло от стыда, от унижения, от осознания собственной уязвимости. Некая отстраненная часть его рассудка абстрактно пережевывала эту мысль, изумляясь эмоциональным эффектам банального насилия.
Коллберг ждал, терпеливый, как ящерица, но Тан’элКот был не в силах ответить.
– Что же, – невозмутимо проговорил Коллберг. – Как ты можешь догадаться, твое интервью репортеру Клирлейку не показалось мне забавным. Совсем. Ты думаешь, что я могу не выполнить свою часть сделки. Это оскорбительно. Ты думаешь, что можешь подчинить меня своей воле при помощи общественного мнения и политического давления. Это еще более оскорбительно.
Он извернул шею и в упор уставился в застывшие глаза Тан’элКота.
– Больше не старайся оскорбить меня. Не люблю.
Бывший император попытался заговорить, но остаточные эффекты шокового разряда позволили ему только прохрипеть невнятное «нннн…. нннн….».
Это и к лучшему: он не до конца еще взял себя в руки. Он вспомнил о Вере, о ее связи с речным божеством и уцепился за эту мысль. Если он сможет удержать ее в себе, надежно замкнуть в глубине зрачков, то сможет пережить и все остальное. Ему достаточно выжить. Тогда он снова станет Ма’элКотом и в тот день сможет сполна расплатиться за все унижения.
– Но по-настоящему я разозлился не из-за этого. – В голосе Коллберга не было злости. В нем вообще не было ничего человеческого. – Я разозлился, когда ты начал болтать, будто Майклсон еще жив. Теперь, когда мы обнаружим, что он действительно жив, доверие публики будет принадлежать тебе. Ты решил, что это очень умно. Тебе следует понять еще одно. – Он нагнулся и взял Тан’элКота за руку. – Умники пробуждают во мне аппетит.
Он склонился еще ниже, будто намеревался почтительно и скромно поцеловать руку бывшему императору, – и сжал губами мизинец Тан’элКота, словно грошовая шлюха, разогревающаяся перед отсосом. Тот попытался что-то сказать, но не смог и лишь застонал.
Коллберг стиснул зубы.
– …Гхнг… гхххх… – прохрипел бывший император.
Коллберг жевал его палец, глодал, хрустел косточками, будто пес, добираясь до костного мозга; потом, склонив голову к плечу, он крепко прихватил сустав коренными зубами. Кость треснула, и палец оторвался. Кровь брызнула фонтаном, и Коллберг жадно припал к ране.
Тан’элКота стошнило прямо на колени Коллбергу. Из годами пустовавшего кишечника извергалась прозрачная жидкая блевотина и стекала по штанам на ботинки. Пожав плечами, Коллберг отпустил бывшего императора. Один из полицейских прижал тряпку к истекающей кровью культе.
Несколько секунд Коллберг жевал откушенный палец, потом проглотил и улыбнулся Тан’элКоту окровавленными губами.
– Вот, – пробормотал он хрипло, – теперь ты понимаешь.
Тан’элКота трясло. Он хватал ртом воздух, пытаясь сдержать подступающий к горлу новый приступ рвоты. «Вера, – твердил он себе. – Он все еще не знает про Веру».
– Скажи. Скажи, что ты понял.
Тан’элКот отвел взгляд – в сторону, куда угодно, лишь бы не видеть лица этой твари.
Под комбинезоном Коллберга явственно проглядывал рвущийся на волю напряженный член.
– Говори, – велел Коллберг. – Я еще голоден.
Тан’элКот попытался овладеть немыми, вялыми губами и языком.
– Я… – пробубнил он, – п’нннм… Я п’ннмаю.
Коллберг взмахнул рукой, и руки в белых перчатках оттащили содрогающегося Тан’элКота в другой конец зала, примостив в тесном креслице перед столом, рассчитанным скорей на ребенка. Экран терминала уже горел. На нем виднелся логотип «Неограниченных Приключений»: рыцарь на крылатом коне, анфас.
Жаркое дыхание коснулось шеи, за спиной раздался липкий, вязкий, хрипловатый голос.
– Ты, кажется, хотел перемолвиться словом с Советом попечителей, не так ли? – нежно, почти любовно прошептал Коллберг. – Хотел рассказать им обо мне, ммм? Тогда тебе будет интересно узнать, что они все это время следили за нами.
Двигательные функции постепенно возвращались к Тан’элКоту. Его передернуло.
– Д-д-д-да? – заикаясь, выдавил он. – П-п-правд-да?
– Профессионал Тан’элКот , – ответил с экрана оцифрованный голос, – вам было сказано, что рабочий Коллберг пользуется в этом деле полным нашим доверием. Или у вас не в порядке с логикой? Или нашего слова недостаточно?
– Эт-т-то ч-чудовищ-ще… эт-та т-тварь у вас на п-побегушках…
– М-м-м, кажется, здесь возникло некоторое… недопонимание… с вашей стороны, профессионал. Рабочий Коллберг не служит нам .
– Н-нет? Но…
– Ни в коем случае. Скорей наоборот: это мы служим ему.
В тот миг бывшему императору хотелось только одного: вновь овладеть своим телом – чтобы заткнуть пальцами уши, и голосом – чтобы завыть, чтобы сделать хоть что-то, лишь бы не слышать следующих, уже понятных ему слов.
– Как и вы .
Логотип погас. Экран был пуст, как взгляд самого Тан’элКота.
Вот теперь он понял. Наконец, когда было уже слишком поздно, понял. Он мнил себя повелителем судеб, думал, что фрактальное дерево вероятностей растет, подчиняясь лишь его воле. Он позволил себе обмануться.
Он поверил, что Советом попечителей движет разум, в то время как им правил лишь голод.
«Совет попечителей, – подумал он. – СП». На западном наречии любимая шутка Кейна выходила несмешной: на английском тот же акроним звучал BOG. По-английски – «болото». На мертвом славянском наречии – «бог» .
Коллберг вздохнул.
– Ты думаешь, что Пэллес мертва и Кейн погиб. Ты думаешь: какая еще может быть ему от меня польза? Почему я еще жив?
Медленно и неохотно Тан’элКот заставил себя поднять глаза и взглянуть в стеклянные рыбьи зенки.
– Да.
– Ну, во-первых, ты жив, потому что мы заключили сделку, а я не нарушаю слова – данного друзьям, во всяком случае. А во-вторых, мне нужно от тебя еще кое-что, прежде чем мы отправим тебя назад в Поднебесье.
Бывший император закрыл глаза.
– Помоги мне решить, – промолвил Коллберг, – как нам лучше использовать Веру Майклсон.
Тан’элКот опустил голову. У него не осталось сил даже на отчаяние.
– Поговори со мной, – подбодрил его Коллберг. – Поговори.
И Тан’элКот заговорил.