— Намазывайся сама! Живее! — крикнул историк.
Этого он мог бы и не говорить: первый же укус отбил у Фелисины всякое желание помогать старику. Она выпрыгнула из воды, набрала полные пригоршни глины и стала намазывать себе ступни, лодыжки, колени и ляжки. Мухи ползали у нее по волосам. Фелисина измазала глиной всю голову. Проклятые мухи успели набиться ей в рот. Фелисина отчаянно плевалась, но жар от нескольких укусов уже разливался по деснам и языку. Обезумев, Фелисина сама начала давить мух зубами, словно ей было мало обжигающей горечи укусов и она хотела отведать горечи мушиных внутренностей. Кровососки роились везде, но страшнее всего было то, что они облепили глаза. Вопя от боли и ужаса, Фелисина отдирала с лица живые комки. Наконец она догадалась покрыть глаза глиной. Стало темно. Ей полегчало, однако, спасая глаза, она забыла про ушные раковины. Мухи, конечно же, обосновались и там. Фелисина запечатала себе уши. К темноте добавилась тишина.
Геборий крепко обхватил ее изуродованными руками и прижал к себе. Его голос доносился откуда-то издалека.
— Все в порядке, девочка. Все кончилось. Успокойся, Фелисина. Не надо кричать. Все кончилось. Слышишь?
Фелисина лежала в камышах, свернувшись калачиком. Острую боль сменила тупая. Все застыло: ноги, туловище, рот, глаза, уши. Не хотелось ни двигаться, ни говорить, ни думать.
— Рой улетает, — продолжал Геборий. — Они не выдержали благословения Фенира. Мы избавились от этих демонов. Протри глаза — и сама увидишь.
Фелисина не шевельнулась. Она ужасно устала. К тому же она боялась, что вместе с движением вернется боль.
— Хватит валяться! — прикрикнул на нее Геборий. — Ты, наверное, не знаешь, что боль от укусов — не самое страшное. Страшнее другое. Кусая тебя, эти мухи тут же откладывают в каждую ранку по яйцу. Личинкам нужна пища, и они начнут питаться твоим телом. Размягчать его особым ядом и пожирать. Ты слышишь меня, девочка? Нужно убить личинки раньше, чем они станут убивать тебя. У меня в поясной сумке есть снадобье, но наносить его тебе придется самой. Безрукий старик тут не помощник.
Фелисина застонала.
— А ну, вставай! — зарычал Геборий.
Как мог, он встряхнул ее, потом лягнул ногой. Бормоча проклятия, Фелисина села.
— Хватит меня пихать! Видишь, я уже сижу?
Слова с трудом выходили из ее распухшего рта.
— Где твоя сумка? — спросила Фелисина.
— Вот она. Да открой же глаза!
Набрякшая кожа вокруг глаз превратила их в две узенькие щелочки. Но даже через них Фелисина разглядела голубоватое сияние, исходящее от узоров татуировки на теле Гебория. Старик ничуть не пострадал.
«Они не выдержали благословения Фенира».
— Скорее, девочка! Яйца вот-вот начнут трескаться, и тогда личинки примутся тебя пожирать. Незаметно. Изнутри… Развязывай сумку! Ищи черный пузырек… Да, этот. Открывай.
Фелисина вынула пробку и сразу же отшатнулась. Снадобье Гебория резко и противно пахло.
— Слушай, что надо делать. Капаешь себе на кончик пальца, затем вдавливаешь каплю в ранку. Со всей силой. Потом снова капаешь и вдавливаешь в другую ранку.
— Я… я не вижу мест укусов на лице и возле глаз.
— Я буду тебе показывать. Торопись.
Вместе со снадобьем Гебория началась новая череда мучений. Зловонная темно-коричневая жидкость (сок какого-то растения) оставляла на коже желтые пятна. Снадобье не убивало личинки, а лишь выталкивало их наружу. Фелисина начала с кожи вокруг глаз. Геборий точно показывал ей, куда вдавливать капельки вонючей жидкости. Освободив глаза, Фелисина занялась ушами. Одурманенные личинки вылезали из ранок. Смазывая видимые ей места, Фелисина представила, что творится у нее возле глаз и в ушах. Изгнание личинок изо рта досталось ей тяжелее всего. Рот свело от нестерпимой горечи, превосходящей горечь мушиного яда. Личинки, словно зернышки, вываливались ей на язык, и Фелисина спешно их выплевывала.
— Надо же, какая досада, — озабоченно проговорил Геборий, оглядывая ее лицо.
Фелисина похолодела.
— Я что, выгнала не всех личинок? Да? Почему ты молчишь? Что мне теперь угрожает? Слепота? Глухота? Ну говори же, Геборий!
Геборий, не переставая качать головой, сел.
— Укусы кровососок… их яд отравляет плоть. Ты поправишься, но на лице останутся отметины. Как после оспы. Особенно возле глаз. Какая досада…
Она едва не расхохоталась ему в лицо. Потом уперлась подбородком в колени и обхватила их руками.
— О чем ты горюешь, старик? Помнишь трупы? Сколько их мы видели, пока шли сюда? А ты про какие-то отметины!
— Да, конечно… Знаешь, обычно кровососки не сбиваются в стаи. Наверное, это из-за пожара. Ты только не переживай. Хороший лекарь, кому доступен высший уровень Деналя… он может убрать все отметины. Мы обязательно найдем тебе лекаря. Клянусь клыками Фенира.
— Меня что-то тошнит.
— Это все из-за зелья. У тебя поди и сердце колотится, и мурашки по телу ползут. Зелье очень ядовито. Если бы ты выпила весь пузырек, то через несколько минут была бы в гостях у Клобука.
Фелисина снова рассмеялась. Ее смех заставил Гебория поежиться.
— А я бы не прочь оказаться по другую сторону ворот Клобука.
Татуировка на теле старика начала меркнуть.
— Должно быть, Фенир очень великодушен.
Геборий покосился на нее.
— Великодушен? Да верховные жрецы Фенира поперхнулись бы от таких слов! Скажешь тоже.
Историк вздохнул.
— Но как ни странно, ты… права.
— Тогда тебе стоило бы отблагодарить своего бога. Сделать жертвоприношение.
— Стоило бы, — буркнул Геборий.
— Я думаю, ты не по доброй воле покинул служение Фениру. Тебя что-то заставило.
Историк молча повернулся в сторону пылающего поселения.
— Сюда скачут всадники.
Фелисина выпрямилась, но головокружение помешало ей встать.
— Наверное, Бенет!
Геборий покачал головой.
Вскоре напротив них остановился отряд малазанских всадников. Его возглавлял капитан Саварк. На щеке капитана темнел широкий шрам от досинской сабли. Мундир был липким от крови. Фелисина сжалась в комок. Немигающие глаза Саварка остановились на ней.
— Когда выберетесь на ту сторону… посмотрите на юг, — сказал капитан.
— Так вы отпускаете нас? — удивился Геборий. — Спасибо, капитан.
— Можешь не благодарить старик, — мрачно ответил Саварк. — Из-за мятежников вроде тебя все и начинается. Я бы с большим удовольствием вздернул тебя на копье.
Он хотел сказать что-то еще, затем опять взглянул на Фелисину и молча развернул коня.