Этот роман я посвящаю Айену Кэмерону Эсслемонту, сотворцу и совладельцу малазанских миров
Романы не пишут в полном уединении. Автор выражает благодарность тем, кто поддерживал его все эти долгие годы: Клэр Томас, Боуэну, Марку Пакстону-Макрею, Дэвиду Кеку, Кортни, Райану, Крису и Рику, Мирей Терьясел, Деннису Вэлдрону, Киту Аддисону, Сьюзен, Дэвиду и Хэриетт, Клэр и Дэвиду Томасу-младшему, Крису Роделлу, Патрику Кэрроллу, Кейт Пич, Питеру Ноулсону, Руне, Кенту и Вэл и их детям, моему не знающему усталости агенту Патрику Уэлшу и несносному редактору Саймону Тейлору.
Ныне, когда огонь минувшего давно уже стал хладным пеплом, мы открываем старую книгу. И на ее замусоленных страницах вновь оживают сказания павших, летопись истерзанной империи, повествования о мирах, лишенных тепла. Очаг погас; его пламя, как и искры жизни, — не более чем воспоминания, которые хранят затухающие глаза. Какие мысли, какие чувства рождаются во мне при соприкосновении с «Книгой павших», когда я открываю ее и глубоко вдыхаю неповторимый запах истории? Так вслушаемся же в слова, несущие в себе дыхание былого. Эти сказания прошлого — наше настоящее и будущее наших потомков. Мы сами являемся историей, повторяемой вновь и вновь, и так будет всегда, до скончания времен.
Да, мертв император!
И нет его правой руки, отсеченной, остыть успевшей.
Но запомните их уходящие тени;
растворяясь, уносят они память о муках кровавых,
прочь уносят от смертных очей…
Низвергнут скипетр ныне,
угас золотой светильник,
а в очаге просторном, где огню бы пылать и пылать,
семь лет уже стынут камни…
Да, мертв император,
И мертв его спутник верный; веревка обрезана чисто.
Но знайте: вернутся они,
восстанут из мрака в лохмотьях одежд погребальных
и верных обнимут своих.
Вы рано пели по ним панихиду,
еще не кончится нынешний день,
как обагрится вздыбленная земля и семикратный
призыв к отмщенью
вспыхнет в непроницаемо-черных глазах.
Взывание к Тени (1. 1. 1-18). Фелисина (р. 1146)
1154 год сна Верны, Спящей богини
96 год от основания Малазанской империи
Последний год правления императора Келланведа
Пятна ржавчины на черной, щербатой поверхности флюгера, венчавшего собой одну из стен Ложного замка, казались высохшими морями крови. Вот уже целое столетие он вращался на наконечнике старинного копья, притороченного к вершине крепостной стены. Уродливый и бесформенный, флюгер этот никогда не знал пламени кузнечного горна. Холодный молот кое-как придал ему облик крылатого демона, обнажающего зубы в злобной усмешке, а те, кто укреплял его на крепостной стене, обрекли флюгер отзываться отчаянным скрипом на каждый порыв ветра.
Сегодня ветры боролись друг с другом за право разносить но небу столбы дыма, клубящиеся над Мышатником — самым бедным и беспокойным кварталом города Малаза. Первым пришел легкий бриз со стороны моря. Он разбился о грубые крепостные стены, и флюгер замолчал, но ненадолго. Ветер переменил направление и понес смрадные дымы Мышатника в сторону моря.
Ганоэс Стабро Паран из Дома Паранов встал на цыпочки и выглянул за зубец стены. За его спиной возвышался Ложный замок. Некогда он был сердцем империи, а Малаз — ее столицей. Теперь же, после покорения материка, город утратил былое величие и в замке воцарился один из кулаков. Так в Малазанской империи официально именовали военных наместников.
Древняя крепость, возвышающаяся над Малазом, не занимала внимание Ганоэса. Чего сюда ходить, когда и так все видано-перевидано? Знакомый с детства двор, мощенный грубым булыжником, старая башня, первый этаж которой превратили в конюшню, а верхние сделались пристанищем для ласточек, голубей и летучих мышей. Все это давным-давно наскучило Ганоэсу. Когда-то он полазал и по старой крепости, в одном из помещений которой его отец сейчас препирался с портовыми властями за величину пошлин на вывоз вина. Раньше Ганоэс мог здесь свободно разгуливать. Но теперь времена изменились, и путь внутрь крепости был заказан даже отпрыску благородного рода. Там находилась резиденция кулака, и во внутренних покоях вершились важные государственные дела, касавшиеся острова и города Малаза.
Забыв про Ложный замок, Ганоэс глядел на город. Судя по струйкам дыма, беспорядки в любой момент могли выплеснуться за пределы населенного беднотой Мышатника и перекинуться на остальные части Малаза. Ложный замок стоял на скале, примерно в восьмидесяти саженях над городом, а квадратная башенка, избранная Ганоэсом в качестве смотровой площадки, добавляла еще шесть. Чтобы туда попасть, он поднялся по лестнице, вырубленной в известняке. Мышатник находился на другом конце города — беспорядочное скопление ютящихся друг к другу лачуг, которые разделяла мутная река, текущая к бухте. О том, что сейчас там творилось, можно было только догадываться: наблюдению мешало не только расстояние, но и все более густеющие столбы черного дыма.
Очаги бунта пытались подавить с помощью магии. Эти вспышки и разрывы Ганоэс не спутал бы ни с чем. От них полуденный воздух потемнел, как во время грозы, и стал тяжелым.
Бряцая оружием, по ступенькам поднялся воин. На руках его были боевые перчатки, ножны длинного меча задевали каменный пол.
— Доволен, что родился благородным, парень? — спросил он, окидывая серыми глазами дым над Мышатником.
Ганоэс повернулся к воину. Он знал все дивизии вооруженных сил империи и сразу понял, что этот — из отборной дивизии, являющейся личной гвардией императора. Темно-серый плащ воина скреплялся на плече серебряным значком: каменный мост, объятый рубиновым пламенем. Воинов этой дивизии называли «сжигателями мостов».
Мальчик не особо удивился; в последнее время возле Ложного замка можно было встретить немало воинов высокого ранга и государственных сановников. Правда, теперь столицу империи перенесли в Анту, однако Малаз по-прежнему оставался важным стратегическим портом, а с началом Корельских войн его значение возросло еще больше.
— Это правда? — набравшись смелости, спросил Ганоэс.
— Что правда?
— Дассем Ультор, первый меч империи… Перед отъездом из Анты мы слышали… Он мертв? Это правда? Дассем и впрямь погиб?
Воин слегка вздрогнул, но продолжал смотреть на пылающий Мышатник.
— Война есть война, — сказал он тихо, обращаясь больше к самому себе.
— Вы ведь из Третьей армии. Я подумал… Третья армия была с ним там, в Семиградии. В Игатане…