- Юрик, с меня коньяк! - радостно заявила она, врываясь в кабинет к Короткову.
- Не надо, - буркнул Юра, не отрываясь от бумаг, - это тебе подарок от меня ко дню рождения, который ты, между прочим, нахально зажала от товарищей по оружию. Я так понимаю, Афоня тебе сказал про Зарубина?
- Сказал, - кивнула Настя, - а как же. Юр, мне очень стыдно... я хочу сказать, насчет дня рождения... Я думала, ты забыл, вот и не стала напоминать, а то ты с подарком начал бы суетиться, а у тебя ни времени на это нет, ни денег. Ты обиделся, да?
Коротков поднял голову, спрятал папку с бумагами в сейф и хитро улыбнулся.
- Я? Да, обиделся. Страшно и жестоко. Чуть-чуть не успел, хотел, чтобы Серегу назначили в аккурат к твоему дню рождения, но просчитался с этими праздниками бесконечными. Но у тебя есть возможность реабилитироваться.
- Я готова, - быстро ответила Настя. - Говори свои условия.
- Мы сейчас звоним Зарубину и приглашаем его к тебе. В теплой дружеской обстановке отмечаем твой день рождения и его назначение, вводим нашего малыша в курс дела, чтобы завтра прямо с утра он включался в работу. Идет?
- Идет. А мне можно встречное условие выставить?
- Валяй. Только не зарывайся, - на всякий случай предупредил Юра.
- По дороге домой мы заедем за китайской едой.
- Что, так понравилось?
- До жути. Кажется, в жизни ничего вкуснее не ела. Только, Юр, мне еще надо план написать, Афоня там копытами бьет. Но я быстро, мне пятнадцати минут хватит.
- Кстати, - Коротков с подозрением уставился на Настю, - что-то ты больно веселая от начальника прискакала. Вы что, общий язык нашли?
- Ну прямо-таки! - Настя с размаху плюхнулась на стул, вытащила из Юриной пачки сигарету и с наслаждением закурила. - С точностью до наоборот. Я ему нахамила.
- Ты?! Никогда не поверю, - в голосе Короткова прозвучала такая убежденность, словно он отстаивал справедливость совершенно очевидного факта, который не может быть оспорен никогда и ни при каких обстоятельствах.
- Честное пионерское. Ты знаешь, я пока у Афони сидела, вдруг вспомнила, что у меня вчера был день рождения. Мне исполнился сорок один год. Ты понимаешь, Юрик? Сорок один! Я же пятый десяток разменяла! И что же я, как девчонка-малолетка, всех боюсь? Начальников боюсь, родителей боюсь, даже просто людей на улице боюсь, а. вдруг меня кто-нибудь обидит, оскорбит, нахамит мне? Ну сколько же можно всех и всего бояться, а? Что я, рассыплюсь оттого, что на меня кто-то наорет? Да пусть орут, пусть ругаются, с меня даже волосок не упадет. И так мне легко стало в эту секунду - ты представить себе не можешь! Словно груз с плеч упал. Вот я на радостях и брякнула ему то, что думала. Конечно, не надо было, зря я это сделала. Но зато сколько удовольствия получила!
- И что же ты ему сказала? - поинтересовался Юра.
- Не скажу. Напомнила кое-что из нашего общего университетского прошлого.
- А-а-а, понятно. Ну и он что?
- Ничего. Рожа вытянулась, как стираный чулок. И речь отнялась. Пока он в себя приходил, я успела слинять. У тебя еще много дел?
- Аська, нашу работу никогда до конца не переделаешь. Поэтому главное в нашей работе что?
- Что? - послушно переспросила она.
- Умение вовремя поставить точку и уйти домой. Катись, пиши свой план, я пока Зарубина найду.
Через двадцать минут Настя принесла Афанасьеву отпечатанный на лазерном принтере план работы по версии.
- Разрешите, Вячеслав Михайлович? - Она вошла в кабинет начальника, стараясь не поднимать глаза выше отполированной поверхности стола для совещаний. - Вот план, как вы велели.
Афанасьев молча взял бумагу, пробежал ее глазами, положил на стол. Настя уже горько раскаивалась в своей несдержанности, потому что понимала: начальник не знает, как себя вести с ней. То ли по-прежнему хамить и разговаривать, как с нерадивой подчиненной, то ли признать в ней однокурсницу и взять более дружеский тон, то ли избрать что-нибудь третье, вроде нейтральной холодной вежливости, дескать, так уж и быть, орать на тебя я не буду, но и дистанцию сокращать не собираюсь, все-таки хозяин, то бишь начальник, здесь я.
- Я могу идти? - спросила Настя, не дождавшись словесной реакции полковника на свое появление.
Тот по-прежнему молча кивнул и с деловым видом принялся рыться в сейфе. Осторожно попятившись, Настя нащупала дверную ручку и тихонько выскользнула в коридор.
* * *
- У тебя есть детские фотографии?
Вопрос был неопасным, но все равно неприятно резанул Виктора. Детские фотографии! Они остались дома, у родителей, в Камышове. Но если бы они были здесь, все равно их нельзя было бы показывать Юле. Слишком заметна разница между тем лицом, которое у него было когда-то, и тем, которое он носит сейчас. Между десятилетним мальчиком и тридцатитрехлетним мужчиной общего, конечно, не так уж много, но ни при каком раскладе курносый нос не может превратиться в горбатый, а округлый подбородок - в раздвоенный с ямочкой.
- Есть, наверное, где-то у родителей, - ответил он как можно небрежнее.
- А студенческие? - не отставала девушка. Ха, студенческие! Можно подумать, он студентом был! Техникум закончил и на этом с учебой завязал. Но легенда есть легенда, и согласно ей Виктор Слуцевич закончил какой-то коммерческий институт по какой-то невнятной специальности, которую давно и прочно забыл, ибо к его нынешней работе эта специальность никакого отношения не имела. Диплом у него, естественно, был, корочки он получил в комплекте вместе с новым паспортом, водительскими правами и еще целой кучей бумажек.
- Да нет же, детка, я свои изображения не коллекционирую. Зачем тебе мои .фотографии?
- Хочу посмотреть, каким ты был раньше.
- Зачем?
- Просто интересно.
- Не понимаю, - Виктор пожал плечами, - какой интерес копаться в прошлом человека? Ты же сегодня общаешься со мной сегодняшним, а не с тем, каким я был когда-то. Так какая тебе разница, каким я был?
- Никакой, - легко согласилась Юля, и Виктор с удивлением заметил, что произнесла она это с явным облегчением. Ну и девчонка! И что у нее в голове делается, хотел бы он знать. Смотреть детские и юношеские фотографии ей явно неинтересно, тогда зачем спрашивала?
Сегодня после ужина в ресторане он пригласил Юлю к себе домой. Девушка спокойно согласилась, но в ней было столько прохладного равнодушия, что Виктор засомневался, а понимает ли она вообще, что означает ее готовность пойти в гости к малознакомому, в сущности, мужчине, который оказывает ей столь явные знаки сексуального внимания, что их невозможно даже при самой буйной фантазии принять за желание вместе почитать Шекспира или послушать за чашечкой кофе концерт для фортепиано с оркестром. Вот уже полчаса они находятся в его квартире. Юля сидит на диване, забравшись на него с ногами и свернувшись гибким клубочком, не отстраняется, когда Виктор прикасается то к ее плечу, то к руке, то к бедру, не вздрагивает, но и не дает понять, что ждет продолжения. Словно ей абсолютно безразлично, потащит он ее в постель или нет. Охотно поддерживает разговор, но не предпринимает ни малейших попыток оживить его, когда тема внезапно иссякает и повисает глухая пауза. Не задает никаких вопросов. Только вот про фотографии спросила, и то непонятно зачем, ведь очевидно же, что смотреть снимки ей не хочется.