* * *
Она находилась в кабинете начальника уже минут двадцать, и ничего пока не произошло. Настя по-прежнему называла его Вячеславом Михайловичем, Афанасьев же, как и прежде, обращался к ней на "ты" и по фамилии. Правда, выражения он, похоже, старался выбирать, во всяком случае, сегодня Настя оценивала его высказывания как вполне корректные хотя бы по форме.
Что касается публикаций Руслана Нильского, то их содержание вполне могло дать повод некоторым личностям остаться недовольными. Благодаря тщательной продуманности формулировок журналиста невозможно было обвинить в диффамации в судебном порядке, однако чувства - материя тонкая, законодательными актами не регулируемая, и если в душе кипит ненависть и желание отомстить, то этой самой душе невозможно объяснить, что ничего наказуемого в правовом порядке человек не совершил. Душа - она такая капризная, и когда обижается, то меньше всего думает о юридической квалификации, а больше всего - о собственных ощущениях. Больно ей, неприятно и сатисфакции страсть как хочется.
"Страсть как хотеть сатисфакции", по Настиным предварительным прикидкам, могли несколько человек, среди которых оказались крупный коммерсант, известный сегодня на всю страну, не менее крупный политик, четыре года назад перебравшийся с Кузбасса в столицу и активно работающий в стане депутатов Государственной думы, а также одна весьма одиозная личность, благотворитель и филантроп. Всех троих Руслан Нильский в свое время ухитрился обвинить в тесных связях с криминалитетом, из-за чего указанные господа поимели различного масштаба неприятности в диапазоне от срыва многомиллионной сделки до провала на выборах в местные органы власти.
- Немедленно составь запрос в РУБОП, пусть посмотрят, с кем из уголовной среды эти деятели связаны, - деловито скомандовал начальник.
Настя молча вытащила из папки текст запроса, в котором не хватало только подписи Афанасьева, и положила перед ним на стол. Она уже решила, как должна поступить, но все еще сомневалась в своей правоте, поэтому чувствовала себя неуютно. И понимала, что снова поступает неправильно, показывая Афанасьеву заранее подготовленный запрос. Да, запрашивать управление по борьбе с организованной преступностью, безусловно, надо, это понял бы в данной ситуации даже сыщик-первогодок, но одно дело - правильные профессиональные решения, и совсем другое - поведение с руководством. Руководство должно иметь возможность ощущать свою значимость, и ни в коем случае нельзя ему показывать, что ты знаешь хоть что-нибудь не хуже начальника, иначе зачем же нужен начальник, если подчиненные и без него все знают? Есть неписаные правила построения отношений с начальниками, некоторым эти правила объясняют более опытные коллеги, некоторые осваивают их в ходе набивания шишек на собственном лбу. Одно из этих правил гласит: начальнику при любой возможности нужно давать понять, какой умный ОН, и как можно реже показывать, какой умный ТЫ САМ. Применительно к сегодняшнему дню это означало, что Насте следовало бы, услышав указание Афанасьева, тут же записать его на бумажку и с преданным выражением лица произнести: "Будет сделано". После чего взять со своего стола давным-давно подготовленный документ, выкурить сигарету, дабы потянуть время и имитировать бурную деятельность по выполнению задания, и отнести бумажку на подпись шефу. И шеф останется доволен сразу по двум позициям. Первая: он опытный зубр, который сразу сообразил, что и как надо делать. Вторая: его подчиненные быстро и радостно выполняют данные им указания, то есть уважают его профессиональное мнение.
А Настя что сделала? Подготовила запрос, принесла его с собой и показала начальнику. Иными словами, дала понять, что здесь и без него все знают, как искать преступников, а сам полковник нужен только для проформы, чтобы подписи на бумажках ставить, потому как без его подписи, к сожалению, запрос исполняться не будет. Ну и какими словами ее назвать после этого? Гордеев был не таким, он как ребенок радовался, если кто-то из взращенных и выпестованных им сыщиков начинал угадывать его решения, но это и понятно, ведь он руководил отделом больше пятнадцати лет, и практически все сотрудники отдела были в той или иной степени его учениками, а успех ученика, как известно, есть лучшая похвала учителю. Для нового же начальника они не ученики, а подчиненные, в среде которых ему нужно завоевывать авторитет, а это совсем, совсем другая песня...
- Что это? - недовольно спросил Афанасьев, глядя на лежащий перед ним документ.
- Запрос в РУБОП, - коротко ответила Настя. Вячеслав Михайлович долго читал несколько составленных по хорошо известному шаблону строк, словно видел такой запрос впервые. Потом, не говоря ни слова, подписал и буквально швырнул Насте.
- Что еще по делу?
- Вчера поздно вечером Нильским подбросили дохлых крыс в коробке из-под пирожных, - невозмутимо сообщила она, думая не столько о деле, сколько о том, что собиралась сказать начальнику. - Следователю сообщили сегодня утром, он собирался подъехать на адрес вместе с экспертами. Нильские не захотели оставаться в квартире и ночевали у Вороновой.
- А что по мужу Вороновой? Что удалось узнать?
- Пока ничего нового. У нас нет информации о том, что господин Ганелин в какой-либо степени заинтересован в прекращении съемок.
- А вы ее искали, информацию эту? - повысил голос Афанасьев. - Что вы делали все это время? Газетки почитывали? Тебе понадобилось три дня, чтобы принести мне вот эти, - он ткнул пальцем в запрос, - несчастные три фамилии! Любой другой сотрудник сделал бы это за два часа. Что происходит, Каменская? Ты собираешься нормально работать или ты вообще этого не умеешь?
Какие три дня? О чем он говорит? Поручение покопаться в публикациях Нильского и выявить возможных недоброжелателей начальник дал ей в среду вечером. А в четверг с половины седьмого утра она занималась исключительно вернувшейся Яной Нильской, сначала сама опрашивала ее, потом везла к следователю, сидела несколько часов на допросе, потом до позднего вечера бегала по адресам в поисках свидетеля, который мог бы хоть что-то рассказать о таинственном письме, подсунутом в куртку Руслана Нильского. Сейчас утро пятницы, и она сумела-таки выкроить время, чтобы найти через Интернет кузбасскую прессу и даже прочесть значительную часть материалов, написанных когда-то Русланом. Причем сделала это ночью, у себя дома, на своем компьютере. Какой сотрудник смог бы сделать то же самое за два часа? Да он полдня потратил бы на то, чтобы найти компьютер с выходом в сеть, а потом еще полдня метался бы в поисках человека, который скажет, как и где искать региональную прессу. Что она сделала не так? Чем заслужила эти упреки?
Ну что ж, так тому и быть, она скажет все, что собиралась сказать. Вероятно, это будет неправильным, но она все равно скажет. Настя глубоко вздохнула, собираясь с мужеством:
- Вячеслав Михайлович, я хочу извиниться перед вами за то, что сказала позавчера. Меня обидела ваша критика, она показалась мне незаслуженной, и я не сдержалась. Я признаю свою вину и прошу прощения за то, что допустила неправильный тон в разговоре с руководителем. Однако я хорошо помню все подробности нашей с вами совместной учебы в университете. Вы можете быть спокойны, я не собираюсь использовать факт нашего с вами давнего знакомства, я не буду ничего у вас просить и не буду рассчитывать на поблажки или какое-то особое отношение. Я даже не буду называть вас Афоней и на "ты". Но именно в силу того, что я знаю вас как троечника, пользующегося чужими шпаргалками, и наглого спекулянта, я не буду терпеть критику с вашей стороны, если сочту, что она несправедлива. Не воспримите мои слова как шантаж, но я работаю в отделе полтора десятка лет и являюсь для молодых сотрудников определенным авторитетом. А вы таковым пока что не являетесь. И если я начну при всех аргументирование и обоснованно опровергать вашу критику, это не пойдет вам на пользу. Я вас не пугаю, а просто стараюсь быть честной и заранее предупреждаю, чтобы вы были к этому готовы.