и когда это вызовет у вас сладкие слезы умиления, неужели вы не благословляете Господа сил за то, что он создал мир прекрасным и поселил в нем Вергилия, чтобы одарить эту красоту единственным, чего ей недоставало, – бессмертием? Воля ваша, – закончил Генподрядчик, одушевленный приливом желчи, – если плакать единственными слезами, приличными нашему возрасту, значит быть заодно с чернью – я лучше буду с чернью, чем с вами вместе буду судить Октавиана по намерениям!
– Хорошо, – примирительно сказал пасечник, – возможно, вы правы… оставим этот спор до лучших времен…
Но Генподрядчика было уже не остановить.
– Ваш, простите, подростковый максимализм, – отнесся он к пасечнику, – благодаря которому два дерева, вкушающие прелести растительной жизни в деревне – как там она у вас называется? – Нижние Верхи, и опасность для европейца лишиться основ своей идентичности оказываются на одной доске – это все равно как детское стремление спорить о том, если встретятся слон и тигр, кто победит! Что за инфантильность, в самом деле, извините мою резкость!
– В данном конкретном случае победит, разумеется, слон, – пробурчал пасечник, – но, вообще говоря, та подмена тезиса, которую вы совершили…
Генподрядчик остановился, удивленный.
– Извините, я отвлекусь от темы. Насколько я понял по вашему тону, в описанном конфликте вы безусловно поставили бы на слона десять к одному. Могу я спросить о причинах вашей убежденности, если вы не склонны считать ее самоочевидной?
– Разумеется, слон победит, – досадливо повторил тот, отмахиваясь от праздного вопроса. – Побеждает тот, у кого шланг. А он в данном случае у слона. Под названьем хобот.
Генподрядчик посмотрел на строптивого пасечника с воспрянувшим интересом.
– Видимо, наша жизнь протекала в совсем разных сферах, – мягко проговорил он. – Во всяком случае, в моей мне никогда не сообщали, что шланг – залог победы, иначе я, возможно, добился бы в жизни большего. Не осветите ли вы этот вопрос, чтобы придать нашей беседе еще более поучительности.
– Если вы не иронизируете…
– Помилуйте, какое там! Я искренне заинтересован…
– Мне об этом рассказывал сосед по деревне. Он в ресторане работает. Брал у меня мед и сидел подолгу. Пили чай, я его угощал медом сотовым, и он повествовал о своем житье-бытье. Рассказчик он отменный, и про шланг он мне изложил. Но это надо издалека начинать…
– Сколько угодно. У меня рабочий день через два часа заканчивается, так что я в вашем распоряжении.
– Ну, хорошо. Хозяина его ресторана зовут Денисом Ивановичем, по его рассказам – замечательный человек. Из его судьбы, говорит, можно было бы романов пять-шесть накрошить, если перемежать лирическими отступлениями. Между прочим, рассказывал он, как Денис Иванович открыл свое дело.
Был он когда-то официантом. Работала у них в официантках красивая девушка. Классически красивая. Красивые женщины, как известно, составляют одну из главных причин текучести кадров вообще и в сфере обслуживания особенно. Она как-то мало говорила, лишь прикрывала глаза и улыбалась сама себе, и это позволяло недоброжелателям говорить о ее недалеком уме; как бы там ни было, она более чем знала о своей красоте и блюла ее в благоразумной строгости, и все ждали, кому хватит предприимчивости одолеть это благоразумие. Но вышло иначе.
Был у них табельный день ностальгических обедов. Это мероприятие, доказывающее проницательность администрации, проходило раз в две недели для людей с опытом сознательной еды в советское время и включало известный набор радостей перистальтики: от сметаны с сахаром, занимающей треть граненого стакана, болгарских маринованных огурчиков и яйца с майонезом, до жареного хвоста анонимной рыбы, крабов «СНАТКА», компота из персиков фирмы «Глобус», с девицей, выглядывающей из окошка, чтобы приветствовать отечественных персикоедов скромным полевым цветком, запеканки с макаронами, беспорядочно торчащими во все стороны, булочек с шоколадной глазурью, трескающейся и осыпающейся при нажиме, как фресковая живопись при неудачной реставрации, и, безусловно, спинки минтая, подававшейся под тему приближения из «Челюстей». Если кто-нибудь думает, что это пустяки и вычуры, то пусть посмотрит на состоявшегося мужчину средних лет, который громко плачет в глазунью, которой от слез его соленых все глазыньки повыело. Нет, дорогие товарищи, память вкуса – это страшная вещь, с ней бессилен сладить разум! Это вам не трава емшан, тут дело почище! Увидев, что раза в две недели мало, вывесили объявление, что по просьбам сормовских рабочих ностальгические трапезы будут проводиться еженедельно, и заказали набор скатертей с фигурными синими надписями: «Долой бывшую ёлку» и «Буря – это движение самих масс».
И вот один мужик, мирно начав вечер салатом из овощей, безвременно увядших, как элегический герой, и сосисками с кусочком черного хлеба, вдруг потребовал бычков в томате. И тут выяснилось, что они не заложены в проект, – как это можно было! Поистине, коротка память человеческая!
Мужик, между тем, скандалит. Опозорю, говорит. На весь свет ославлю. Где историческая аутентичность? Срам! Еле-еле его успокоили, заткнули рот макаронами с сахаром за счет заведения, а там временем менеджер по историческому продукту говорит Денису Ивановичу: отправляйся, Денис, и ищи. Он говорит: где? Они уж лет двадцать как со стапелей сошли! Менеджер говорит: где хочешь ищи. Есть же где-то стратегические запасы отчизны, тушенка и сгущенка на случай упреждающего ядерного удара вероятным противником, – там и бычки должны быть. Денис, пока еще над миром ходят тучи, не может того быть, чтоб где-то государством не был спрятан бычок! Найди это место, Денис! Час тебе сроку, пока клиент макароны засасывает!
И Денис Иванович вышел на улицу. Луна скользила в бегущих тучах, и пустой троллейбус нес свой внутренний свет вниз по улице, как аквариум с подсветкой, скользящий к краю стола. Денис Иванович вздохнул и пошел. И неизвестно, где он был и что делал, только через сорок пять минут, бледный, он вошел со служебного входа и поставил перед менеджером на стол банку бычка, и руки его были ссажены в кровь; и тот, заглянув в его человеческие глаза, в которых, как образовательный диафильм, застыла история исканий, ничего не сказал Денису Ивановичу, лишь сжал его родные, окровавленные пясти и, вызвав повара, распорядился насчет банки.
Повар-смеситель сказал практикующему официанту:
– Из банки заранее доставать – фэншуй плохой. Делаем так. Поднос возьми. Вон там в углу комплект «Социалистической индустрии» за восемьдесят третий год: первую полосу оторви неровно; так; разложи по подносу. Передовица «Социалистической индустрии» замедляет поток Ци. В этот угол сольцы насыпь, портрету вдоль рта и на глаза, чтобы смягчить эффект присутствия; подавать будешь этим углом на север. В противоположный угол яйцо крутое. Это продукты Ян. В центр бутылку пива, это продукт Инь, а ее блестящая поверхность в совокупности с осевым расположением соли и яйца заставит энергию Ци вращаться вокруг подноса. В западный угол ставим банку бычка. Бычок – это Ян рыба, идущая вверх по течению, чьи качества, однако, ослаблены тем, что он приготовлен не способом копчения. Банку вскрываешь на глазах клиента. Насыщенный красный цвет, внезапно появляющийся в западном конце композиции, придает столу романтический Ян оттенок. Со вскрытием уложиться в пятнадцать секунд. Успеешь? Должен. Вперед.