Отец Роже стоял на коленях перед алтарем. Рамены его сотрясались, сотрясалося все тело, облаченное во французской кургузый священнической наряд.
Стука двери за спиной отец Роже не услыхал. Едва ль он услыхал бы теперь пушечную пальбу! Эдакое горе делает человека глухим и слепым. Нелли догадалась сразу, хотя досель ей даже в голову не могло вспать, каким огорченьем для отца Роже явится уход святых мощей из Франции.
— Не были мы тебя достойны, вот ты и покидаешь нас, Государь, — всхлипывая проговорил на дурном своем французском отец Роже. Нелли отчего-то враз поняла, что простодушный священник не уверен, поймет ли его собедник по-бретонски. — Неужто мало того, что потомок твой погиб от рук подданных своих? Мало того, что мальчонка малый, нынешний наш предстоятель, пропадает в темнице? А вить в нем — кровь прекрасной нашей царевны Анны, нашей бретонской красавицы! Государь, ну что б злодеям ни отдать его нам, править над нашей Бретанью? На что им нужен наш скудный край? На что им нужно малое дитя? Пустое, их водитель — диавол. Там, где он воцарился, нету места ни дитятке со священной кровью в жилах, ни храмам, ни гробам, ни святыням. Ты уходишь, Государь! Франции — конец. Вовек не избыть ей своего падения. Святой король, прости, прости, что не можем мы сберечь тебя иначе, недостойные дети твои! Прости нам свое изгнание!
Нелли боялась дышать. Одной рукою она придерживала еще створку двери, но все не могла заставить себя выйти. Рыданья и слова священника впивались в сердце ножевыми ударами. Не знаю, сколь сие могло бы утешить тебя, но будь покоен, Морской Кюре: и внуки и правнуки мои будут навещать святого короля в Московском его жилище! Ежели Богу угодно, чтоб я воротилась в отеческие пределы, я самое приведу Платона к Святому королю, и научу его приводить к нему же детей своих. Только бы все удалось у отца Модеста, только б оказался благополучен их путь в Россию!
Вот тебе раз: только что была она в часовне, а оказалась каким-то образом вновь у ворот. Вот уж призадумалась! Пустое, самое важное, не потревожила отца Роже.
Синих уж не было, ни единого. На деревянных створах вновь лежал засов — впрочем заложенный кое-как, сразу видно, что ненадолго.
— Не кручинься, дама Роскоф, — подошедший Ан Анку явственно сменил гнев на милость. Нелли улыбнулась в ответ. — Уж говорено тебе было, не можешь ты и вообразить, сколько добрых христиан ищет твоего братца. У нас, шуанов, есть уши да глаза везде — и в Ренне и в Фужере, и в Лоньоне и в Карнаке, и в Сен-Мало и в Орейе. Теперь уж вся Бретань его ищет, так возможно ль не найти?
— А если он уже не в Бретани? — голос Нелли упал.
— Тогда будем мы знать, в какие края его увезли. Только вот что, не бери в голову раньше времени. Уверимся, что нет его здесь, тогда и думать станем. Ох, ну и горе-беда с этим стариком!
Из служб им навстречу поспешал сообразно своим силам Жоб, несший в руках нечто увернутое в холст.
— Кто мне тут подмет учинил? — сердито спросил он еще шагов с семи. — Зашел на кухню, ан вон чего!
— Ну и чего еще? — Ан Анку вздохнул чуть нарочито, как показалось Елене.
— А то не видишь! — старик сердито замахнулся своею ношей. — Один остаюсь, на что мне тут сало? Еще б пудры оставили, на голову сыпать.
— Старинушка, полно б тебе дурня валять. Одному зиму зимовать, ну какой из тебя добытчик? Вишь, разорено все, молодые хоть без хлеба охотой сыты, а у тебя что, кроме яблок?
— Надобно Господу, так и сухими яблоками до лета перебьюсь. А пора мне, старому, за молодыми, вот что я скажу. Негоже мне, их пережившему, утробу тешить. Забирай, вот и весь сказ!
— Не подумаю, старый, хоть режь. Ну мало ль тебе путников Бог пошлет, вдруг да голодных в смерть? А у тебя как раз и похлебка в очаге. Словом, не мешайся, не видишь, выступаем.
Сердито шамкнув беззубым ртом, старик направился не к кухне, а, как предположила Нелли, выискивать больше сговорчивого из покидающих замок.
— Вот пень скрипучий, — проворчал вслед ему Ан Анку. — Ты вот что, дама Роскоф, Морского Кюре не видала сейчас?
— В часовне он, — Нелли замялась. — Только лучше б не тревожить его теперь.
— Рад бы, — лицо молодого шуана омрачилось. — Да пора уж, я тут и носилки наново сладил.
Словно в перекличку к словам его с башни донесся звук охотничьего рожка. Двор начал тут же заполнятся людьми. Вышел господин де Лекур, бледный, но вполне бодрый на вид, только куртка его некрасиво топорщилась, прикрывая повязки. Жан де Сентвиль нес знамя, уже виданное Еленою: черно-белое, с горностаевыми хвостиками и горизонтальными полосами. Нелли уж и раньше приметила, что юный Жан у шуанов прапорщиком. Даже хотелось ей спросить о причине несуразицы: отчего-де бретонское знамя носит норманн? После порадовалась она, что спросить не довелось — когда приметила на полотнище несколько ржавых пятен потемневшей крови — ближе к древку, как раз где кончались горностаи и начинались полосы, а также по нижнему краю. Верно принял он знамя в бою, переданное умирающим либо выпавшее из рук мертвеца.
— В области мыслительной всегда был я изрядным модником: смолоду не нашивал мнений с чужого плеча! — Господин де Роскоф шел с отцом Модестом, оба казались несказанно увлечены разговором. Словно много и много лет они приятельствуют.
— Не всякому таковая роскошь по карману, — тепло улыбнулся отец Модест. — Однако ж таково и Божественное установление. Род людской состоит на большую часть из паствы, и лишь на малую из пастырей. Но сколь же немногих надобно подменить, чтоб целая нация пошла к погибели!
— Иной раз спрашиваю я себя… — Господин де Роскоф не договорил, осенив себя крестным знамением: отец Роже с несколькими шуанами выносили из часовни новодельные носилки.
— Отродясь не видывал я прежде столь чудных собратьев, как ты, — теперь отец Роже казался покоен. Обращаясь к отцу Модесту, он поглядывал на господина де Роскофа, словно надобно ему было все время удостовериваться, что тот в самом деле хорошо расположен к иноземцу. — Вижу я, что ты добрый христианин и достойный пастырь. А все ж таки не дело, что Папу-то в Ваших краях не слушаются. Видать, шибко далеко живете!
— Не терзай себя, брат, — ласково отвечал отец Модест. — Святые мощи я передам из рук в руки тем, кто слушает Римского Папу.
— А, тем, поди, что на краешке вашей сторонки живет, поближе к нормальным людям, — удовлетворенно кивнул отец Роже. — А все ж худо, что вы эдакие неслухи, разобрались бы с этим. Вот ты хоть бы съездил в Рим, да воротясь, рассказал своим, так мол и так.
Отец Модест нето кашлянул, не то вздохнул, закрыл рот кружевным платком, явственно дабы скрыть замешательство. По щастью отец Роже уж заспешил за носилками.
— Сколь же великим ударом по таким героическим служителям Господа будет, коли Церковь Католическая склонит выю пред безбожниками, — с печалью произнес вовслед ему отец Модест.
— Видит Бог, любезной друг, я и сам не из оптимистов, — господин де Роскоф сокрушенно вздохнул. — Огонь разведен изрядный: грязная пена выплеснется-таки из французского котла на весь континент. Но ласкаюсь надеждою, что святого града не достигнет.