Мужчины определенно никогда здесь не были раньше, однако, выйдя из машины, они уверено проходят в черную кованую калитку и поднимаются на крыльцо. Один из агентов берется за ручку, а Мэйсон как раз в этот момент открывает входную дверь. Они проходят друг мимо друга молча, ограничившись лишь коротким кивком.
Я смотрю на дверь, закрывшуюся за спиной агентов. Потом напрягаю зрение и, распахнув пошире глаза, как сова, пытаюсь увидеть в доме признаки присутствия человека, но свет в окнах не зажигается; вокруг, как и прежде, тихо. Если бы я не видела собственными глазами, как в дом вошли люди, ни за что не догадалась бы, что там кто-то есть. Ниндзя в черных хлопчатобумажных брюках и спортивных куртках с начесом сотрут следы существования моей фальшивой семьи, оставив дом в таком состоянии, что агент по продаже недвижимости, зайдя в него с потенциальными покупателями, будет на сто процентов уверен, что в нем жила милая молодая пара и их несчастная больная дочь, которая, к сожалению, скончалась.
Окончив зачистку, команда займется созданием легенды, распуская по району слухи о том, что семья после смерти девочки вернулась в Аризону, Джорджию или Мэн, чтобы похоронить дочь. Такие слухи обычно распускает парень с плохо запоминающейся физиономией, которого вы встретили на бензоколонке, или похожая на мышь девушка, сидящая за соседним компьютером в библиотеке.
Агенты — Апостолы — имеют медицинскую квалификацию, ученые степени, навыки телохранителей и разведчиков, но мне всегда казалось, что любой из них мог бы преуспеть и в Голливуде.
Мэйсон, на долю которого выпала роль моего «любящего папочки», забирается на водительское сиденье. В потертых джинсах, мокасинах и теплом коричневом свитере, с вечно усталыми зелеными глазами и темными (но до срока начавшими седеть) торчащими волосами Мэйсон как нельзя лучше подходит на роль, которую ему приходится играть уже одиннадцать лет.
— Куда едем? — спрашивает он Кэйси. Девушка, не отрываясь от экрана миниатюрного компьютера, отвечает ему с заметным южным акцентом.
— Небраска. Омаха.
Коротко кивнув, Мэйсон включает заднюю передачу. Я еще раз оборачиваюсь, чтобы в последний раз взглянуть на дом и проверить, заметно ли в нем присутствие агентов, — но, естественно, безуспешно. Затем, когда автомобиль уже выруливает на улицу, выбросив из головы мысли о городе, который мы покидаем, и о прошлом, я прикладываю к прохладному стеклу задней двери подушку и мгновенно засыпаю.
Открываю глаза, когда на улице уже день. Яркий, солнечный день. Света так много, что хочется бросить в солнце камень. Шея болит, а во рту ощущение, словно я ела соленые шарики из ваты. Мэйсон, увидев в зеркало заднего вида, что я проснулась, приветствует меня.
— Доброе утро, — говорит он. Трудно сказать, смотрит ли он на меня или на дорогу, потому что глаза его прикрыты солнечными очками.
— Доброе, — ворчу я.
— Как себя чувствуешь?
— Голова болит.
— Это нормально.
— Я знаю.
— Попей, — говорит Кэйси и, не глядя, передает мне бутылку с водой. Я за пару секунд выпиваю половину одним длинным глотком и смотрю в окно, за которым на скорости сто двадцать километров в час пролетает неопределенный пейзаж.
— Где мы? — спрашиваю я.
— В Иллинойсе, — отвечает Мэйсон.
— В Иллинойсе?! — кричу я.
Кэйси, слегка подпрыгнув от неожиданности, так и не оборачивается, чтобы посмотреть на меня. Я делаю глубокий вдох и, широко раскрыв рот, зеваю.
— Сколько же я спала? — спрашиваю я уже более спокойным тоном, протирая заспанные глаза.
Мэйсон смотрит на Кэйси. Девушка бросает взгляд на часы.
— Я бы сказал, часов восемь, — говорит Мэйсон будничным голосом комментатора, читающего прогноз погоды.
— Восемь часов? Это невозможно!
— В состав добавили успокоительное… чтобы не было стресса, — объясняет Мэйсон.
Почувствовав, что слабость еще не прошла, киваю в знак согласия.
— Мне кажется, стоит еще поработать над силой воздействия, — замечаю я, — если, конечно, они не хотят, чтобы эта штука моментально валила с ног.
— Я буду иметь это в виду, — говорит Кэйси, продолжая глядеть в экран. Когда мы не на публике, Кэйси становится самой собой, то есть законченным трудоголиком, живущим жизнью робота.
— И какая у нас теперь будет фамилия? — спрашиваю я. Каждый раз, переезжая в другой город, мы меняем фамилию. Имена остаются прежними, чтобы не путаться.
— Вест, — отвечает Мэйсон.
— Ясно, — говорю я, пытаясь понять, нравится ли мне новое имя или нет. В любом случае Дэйзи Вест звучит лучше, чем Дэйзи Джонсон из Палмдейл, хотя, пожалуй, слишком уж легкомысленно. Хотя в Риджлэнде мне пришлось быть Дэйзи Даймонд, и это было ужасно. — Кажется, Эплби мне нравилась больше, — решаю я вслух.
— Ты просто привыкла, — отвечает Мэйсон. — Вест — нормальная фамилия.
Я пожимаю плечами и начинаю думать о том, как скоротать время.
— Жаль, нельзя полететь самолетом, — бормочу я под нос, но Мэйсон меня слышит.
— Здорово было бы, — соглашается он. К сожалению, из-за четвертого пассажира, едущего в нашей машине — сверхсекретного препарата под названием «Воскрешение», при помощи которого можно возвращать людей из мира мертвых, мы не можем пользоваться воздушным транспортом. Препарат нельзя ни сдать в багаж, ни взять с собой в качестве ручной клади. Так что каждый раз, когда нам приходится переезжать, мы садимся в машину; а я никогда не понимала, чем можно заняться в дороге. Даже читать не могу — меня начинает мутить, и поскольку очередной переезд случился внезапно, у меня не было возможности зарядить айпод. В общем, ничего другого, кроме как считать километровые столбики, мне в голову не приходит. Этим я и занимаюсь до тех пор, пока не начинаю чувствовать, что если мы немедленно не остановимся, я написаю в штаны. Прошу Мэйсона притормозить у какой-нибудь забегаловки, а поскольку на дворе уже полдень, мы решаем заодно и перекусить.
Посетив необыкновенно чистую для придорожного кафе уборную, возвращаюсь к Мэйсону и Кэйси, занявшим столик в дальнем конце зала. Они молча сидят друг напротив друга и выглядят вполне типичной американской парой. Подумав буквально полсекунды, сажусь на диванчик рядом с Кэйси, решив на этот раз побыть маминой дочкой. Кэйси смотрит на меня с довольной улыбкой.
На нас смотрят, и Кэйси входит в роль, став на время человеком.
— Ты так похожа на маму, — умиляется официантка, принимающая заказ. Она не первый человек, от которого я это слышу, но девушка ошиблась, убедив саму себя в правоте своих слов. У Кэйси прямые светлые волосы с едва заметным оттенком меди, а у меня вьющиеся и такие грязные, что стали фактически светло-коричневыми. Глаза у Кэйси круглые, глубокого синего цвета, как вода в океане, а у меня — прозрачного небесно-голубого оттенка, широко посаженные и миндалевидные. Ее рост почти сто восемьдесят, а я чуть ли не на пятнадцать сантиметров ниже; у Кэйси округлые формы, в то время как я могу носить джинсы, купленные в магазине для мальчиков.