— Все-таки я еще раз хочу сказать тебе спасибо за то, что ты приехал за мной в Канзас-Сити, — говорю я. — Ты такой молодец.
Мэтт молча пожимает плечами.
— Нет, серьезно, — настаиваю я. — Не знаю никого другого, кто сделал бы для меня то же самое.
— Я думаю, ты ошибаешься, — отвечает Мэтт.
Мы молча идем по мосту. От поднявшегося над рекой легкого бриза руки покрываются гусиной кожей. Надо бы застегнуть пуговицы на воротнике, но для этого нужно отпустить руку Мэтта, а этого я делать не хочу и прячусь от ветра, почти прижавшись к нему.
— Родители сильно рассердились из-за того, что ты уехала? — спрашивает Мэтт.
— Нет, не сильно, — говорю я. — Папа все понял.
— Ты никогда не говоришь о маме, — замечает Мэтт.
— Почему же, — возражаю я. — Что ты хочешь узнать?
— Как ее зовут?
— Кэйси.
— Чем она занимается?
— Она домохозяйка.
— Как и моя, — радуется Мэтт. — Это здорово. А папа?
— Он психолог, — говорю я, испытывая угрызения совести от того, что приходится лгать.
— Практикующий?
— Вроде того.
— Он, наверное, всегда анализирует твое поведение? — спрашивает Мэтт.
— Бывает, — говорю я, смеясь.
— Тебя это раздражает?
— Да нет, — отвечаю я, пожимая плечами. — Он хороший.
Почувствовав, что Мэтт хочет продолжать расспрашивать меня о родителях, я резко меняю тему разговора.
— Слушай, а ты уже знаешь о том, какая я отличная гимнастка? — спрашиваю я, отпуская руку Мэтта и направляясь к перилам.
— Гм… нет, — отвечает Мэтт, глядя на меня с любопытством и некоторой долей замешательства.
— Так вот, это правда, — говорю я, одну за другой сбрасывая туфли. — Особенно хорошо мне удается упражнение на бревне.
Прежде чем Мэтт успевает что-то ответить, я запрыгиваю на перила и, поймав равновесие, встаю во весь рост. Расставив руки в стороны, я иду вперед, вывернув носки, чтобы в случае чего можно было, подобно обезьяне, вцепиться в перила ногами.
— Что ты делаешь? — кричит Мэтт. Я смотрю на него, не поворачивая головы; он, похоже, всерьез испугался за меня.
— Я показываю тебе, как хорошо у меня получается упражнение на бревне, — говорю я, делая еще пару шагов вперед. — Хочешь посмотреть, как я буду делать разворот?
— Нет! — отвечает Мэтт сухо. — Я хочу, чтобы ты спустилась. Ты можешь упасть.
— Нет, не упаду, — возражаю я, стараясь не смотреть ему в глаза. — А даже если и упаду, ничего страшного. Здесь не так высоко. Промокну, и все. Вряд ли я здесь утону.
Звук шагов за моей спиной стихает. Мэтт остановился. Я осторожно разворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Он явно не впечатлен моими умениями, если не сказать хуже. Он расстроен и даже слегка ненавидит меня. Я опускаюсь на корточки и спрыгиваю обратно на мост.
— Что? — спрашиваю я, возвращаясь на то место, где лежат мои туфли и надевая их. — Что не так?
— Ты всегда так себя ведешь? — спрашивает Мэтт. — Так безрассудно?
Мне тут же становится стыдно за свое бессмысленное бахвальство. Я просто хотела сменить тему разговора, а заодно немного повеселить Мэтта, но мне и в голову не пришло, что он может принять все это так близко к сердцу. Теперь-то мне понятно, какой идиотский поступок я совершила.
— О, Мэтт, прости меня. Я тут кувыркаюсь, а Одри лежит больная. Я не хотела… — говорю я, глядя в сердитые глаза Мэтта. — Мне очень стыдно. Хочешь поехать домой?
Мэтт в течение нескольких томительных мгновений не сводит с меня взбешенного взгляда, однако в конце концов решает мне ответить.
— Если ты возьмешь на себя труд держаться подальше от перил, я, пожалуй, еще погуляю с тобой некоторое время, если ты не возражаешь.
Мне тут же становится легче, но я решаю ответить ему в том же духе.
— Полагаю, я справлюсь, — говорю я, занимая позицию сбоку от Мэтта, продолжающего путь на другую сторону реки. Через несколько секунд он снова заговаривает со мной, на этот раз куда более спокойным тоном.
— Прости, я испугался, — говорит он.
— Нет-нет, это ты меня прости. Я не подумала о том, что у тебя на душе с тех пор, как Одри снова стало хуже. Я себя чувствую полной идиоткой.
Мэтт не отвечает, и я окончательно расстраиваюсь.
— Как же ты все это переносишь? Что ты чувствуешь? — спрашиваю я.
Мэтт пожимает плечами.
— Я более-менее в порядке, — говорит он, проводя рукой по спутанным темным волосам. — Если честно, я немного устал от расстройства. Может, то, что я говорю, и ужасно, но так оно и есть.
— Нет в этом ничего ужасного. Не так просто все время расстраиваться из-за кого-то.
— Да нет, дело не в этом, — объясняет Мэтт. — Я даже особенно и не расстраиваюсь из-за нее. Одри сама этого не хочет. Она хочет, чтобы я жил нормальной жизнью. Но все это длится так давно, что я уже успел многое пережить и понять. Сначала все это казалось трагичным, и мне было грустно. Я гадал, что будет дальше, а теперь я чувствую, что готов. Мне будет очень грустно, когда это случится, но пока сестра со мной, я постараюсь дать ей все, что смогу.
— Ты очень позитивно ко всему относишься.
— Это само по себе так получилось, — говорит Мэтт. — Я так чувствую, и все.
— У меня не так, — замечаю я.
— Ты не можешь относиться к этому позитивно? — спрашивает Мэтт.
— Нет, дело не в этом. Я только что об этом узнала, и все такое, а значит, я очень наивна, но, честно говоря, так хочется, чтобы она поправилась.
— Нет, она не поправится, — говорит Мэтт будничным тоном, который тут же выводит меня из себя. Мэтт застегивает «молнию» на горле свитера, напоминая мне о том, что я и сама недавно мерзла. Я застегиваю пуговицы и опускаю руки, надеясь, что он снова возьмет меня за руку, но Мэтт, очевидно, не хочет это делать. Стараюсь не расстраиваться, глядя, как он прячет руки в карманы свитера.
— Давай поговорим о чем-нибудь еще? — прошу я.
— Конечно, — соглашается Мэтт.
— Хорошо… Расскажи мне о себе, — прошу я. — Мне известно, что ты хорошо знаешь родной язык, не любишь публичного проявления глупости и спасаешь девиц, впавших в пьяный ступор. А что еще тебе нравится делать? С кем ты общаешься? Чем собираешься заняться, когда окончишь школу?
— Ого! — восклицает повеселевший Мэтт, смеясь. — Это что, допрос?
— Ладно, — говорю я. — Давай начнем с чего-нибудь простого. Ты, очевидно, знаешь, что Одри — моя лучшая подруга… А кто твой лучший друг?
Мэтт берет паузу, чтобы подумать, и мне начинает казаться, что он либо отделается парой дежурных, ничего не значащих фраз, либо скажет, что лучшего друга у него просто нет. Однако вскоре выясняется, что он отнесся к вопросу серьезно.