— Что, застоялся без хозяина, тонконогий? — шепчет Катя, пытаясь набросить уздечку. Нард, недовольный, вскидывает голову, Катя подымается на цыпочки, даже подпрыгивает. — Ну тихо, тихо, самому же скучно, вишь, бока наел… Поедем-поскачем, хоп! Попался! Дай-кось поправлю…
Конь взнуздан. Катя вскидывает потник, гибко прогибается под тяжестью седла, взгромождает и его. Затягивает подпруги. Выводит коня под уздцы, чуть отойдя от конюшни, привязывает к дереву.
В дальнем от входа деннике стоит гнедой Филин, на котором обыкновенно сопровождал Ореста Фавушка. В отличие от Нарда, он покладисто берет удила. Катя выводит Филина.
Вот она уже отвязывает Нарда, в каждой руке ее по поводьям, но это не мешает девочке ловко запрыгнуть в седло. Она подтягивает сверху путлища.
Неспешный стук копыт негромок в ночи.
Казалось, бесконечно много времени утекло, покуда воображаемый стук копыт вправду донесся до слуха Нелли.
— Говорила же, что слажу! — Катя спешилась у самой избушки.
— Нардушка, хороший… — Нелли обхватила шею коня обеими руками. — Соскучился он без Ореста, Платошка…
— Лучше б ты мне жеребца отдала, а себе взяла мерина, — ревниво заметила Катя. — Филин смирный, а текинцы все с норовом. Я небось лучше тебя справлюсь.
— Никак нельзя. Нардушка втрое дороже, а ты слуга. Всякий подметит да запомнит. Да и хочется мне на Орестовой лошади скакать.
— Ладно, давай скорей!
Очень скоро сложенные в сторожке вещички перекочевали в арчимаки. Следом и подруги оказались в седлах.
— Ну, барин, — лихо улыбнулась Катя, — теперь уж мчим во весь дух! Четырех часов не пройдет, как начнут всем миром ловить конокрадов!
Стукнули две пары низких каблуков. Лошади сорвались с места в галоп.
Никогда еще не доводилось Нелли скакать ночью. Сперва ей было немного не по себе: ветви образующих кое-где над узкой дорогою шатер дерев, невидимые в темноте, норовили отхлестать по лицу или вышибить из седла. Один толстый обломанный сук выскочил навстречу так неожиданно, что Нелли пришлось бросить повод и откинуться назад — почти лечь на круп. Корявая загогулина пронеслась над самым ее лицом: девочка зажмурилась в испуге.
— Посередке бери! — сердито крикнула сзади Катя.
Легко ей было кричать, Нард упорно шел правой обочиной, увы, не слишком обращая внимания на слабые коленки Нелли. Будь оно неладно, дамское седло! Когда послушную английскую кобылку Сильву седлали изредка под мужское, Нелли и представить себе не могла, какие шенкеля нужны, чтобы справляться с текинским жеребцом. Но Катьке она Нарда не уступит.
Эти мысли, сожаления и страхи мелькали сумбурно, вперемешку с ветками и сучьями.
Наконец всадницы достигли развилки, на которую свернули днем к избушке. Подъем, кое-как удавшийся поворот, вот она, широкая, ровная дорога! Скакать стало легче. Теперь Нелли могла оглядеться вокруг. Ветер гнал сизые, рваные облака по сияющему белому диску полной луны, которая, казалось, тоже куда-то мчалась над высокими черными кронами.
Лиственный лес сменился ельником и глядел мрачно.
— Слышь, пускай рысью, запалим лошадей!
Нелли не казалось, что Нард устал, но аллюр она сменила. Спустя некоторое время они перешли на шаг.
— Как думаешь, Катька… ох…
— Давай уж покуда никак друг дружку не называть, покуда не привыкнем.
— Называть, когда есть время подумать… Как ты думаешь, сотню верст к утру покроем?
— До свету нет, но раньше полудня.
— Значит, раньше полудня нельзя нам останавливаться, мы ведь с тобой конокрады, Платон!
— Типун тебе на язык, услышит кто… Еще шагом версту, а там опять припустим.
Один лишь раз за ночь из расступившейся лесной стены мигнула двумя золотистыми глазами доброго зверя приземистая постройка постоялого двора. У длинной коновязи вдали заржала лошадь. Нард вскинул голову, заржал в ответ. Стукнула дверь: на пороге появился человек, вскинул руку к глазам, вглядываясь в темноту — верно был это хозяин двора или станционный, чаявший гостей. Нелли пустила в ход шпоры.
— Как думаешь, это постоялый двор был или станция?
— Да нам-то что?
Различия вправду не было: Нелли не доводилось видеть ни того ни другого. Когда ездили к бабушке Агриппине Ниловне, она спала и кушала в карете, а размять ноги маменька позволяла только в лесу или на лугу, но никак не в «грязных» людных местах.
Прежде чем небо на востоке побледнело, ельник сменился липами, а липы и ясени вывели к широкой реке. Верно, была это Чара, во всяком случае, если всадницы не сбились с пути. Под копытами гулко загудел деревянный настил моста: за перилами показались заросли ивняка, белая полоса песчаной косы, черные резвые волны в белых кудряшках пены. Ветреной была эта ночь, и она нравилась, очень нравилась Нелли.
Волны сменились крутым склоном, деревянный настил — белесой пыльной дорогою. Дорога увела в скучные поля. На холодном малиновом зареве выступил крест колокольни. Нелли вспомнила, как кто-то из соседей рассказывал родителям, как в Европе, стоя рядом с одной деревенской церковью, можно разглядеть церковный шпиль деревни справа и церковный шпиль деревни слева. Экая теснота!
Мычали коровы: деревня просыпалась. Простоволосая девочка лет шести, в одной рубашке, гнавшая гусей за околицу, застыла с хворостиной в руках и уставилась на проезжающих.
За деревней раскинулись некошеные, окутанные золотистым туманом луга. В их благоухании висела далекая и звонкая металлическая дрожь. Обогнув холмик с тремя маленькими березами, девочки увидели ровную цепочку косцов, явившуюся подвижною границей меж гладкой и лохматой частями луга.
— Бог в помощь! — крикнула с коня Нелли, невольно подражая Кирилле Ивановичу.
— Благодарствуйте! — дружно отозвались мужики.
Девочки миновали два голых луга, полосатых от грядок скошенной травы. На третьем лугу сено было уже собрано в копенки и даже сложено в один высокий стог.
— У-фф! Вот уж где отдохнем! — Катя свернула с дороги.
— В стогу?
— Милое дело в сене-то спать! — Катя спешилась. — Ох, ноги гудят!
За нею спрыгнула и Нелли. Ноги не просто гудели: их словно вообще не было. Нелли не чувствовала собственных шагов по скошенной траве. Но ступали эти бесплотные ноги как-то не так и не туда.
Покуда Нелли, выписывая ногами мыслете, кое-как брела к стогу, Катя, приняв у нее повод, вела под уздцы лошадей. Нелли опустилась на землю, вытянула ноги, блаженно ощутив за спиной пахучие колющиеся стебли. Черная шляпа-треуголка съехала ей на нос. Поправить рука уже не поднималась, да и не было надобности — закрывались глаза.