— Слышь, сегодня и ночевать лучше в деревне где, — окликнула подругу Катя, силясь обогнать.
— Если найдем ее до темноты, деревню-то! — Нелли засмеялась и послала Нарда вперед. Побуждаемый к соревнованию, рванулся и Рох.
— Найдем!!
Есть ли, подумала Нелли, большее щастье на свете, чем скакать вёдрым осенним днем вперегонки по открытой дороге, вольно раскинувшейся меж полей. Вот гудит утоптанная земля, столкнувшись с тяжелой, как гора, тушей, а копыта уже оторвались от нее в долгом, долгом полете… Ах, люди-кентавры, верно в самом деле вы были, коли я слышу сейчас игру каждой мышцы, что переливается под этой лощеной шерстью, коли меня перехлестывает ликующее стремление к победе, переполняющее грудь благородного животного… Шенкеля мои сильны, и не различаю я теперь, где кончается лошадиная плоть, а где начинается моя…
— Змеи-то боятся лошадиного духу! — крикнула она на скаку, оборачивая к Кате налитое румянцем лицо.
— Так то нормальные змеи, — отозвалась Катя. — А сегодняшние, сдвиженские, вообще, сказывают, о семи головах…
— Переводи на рысь, деревня! Задавим кого, не дай Бог!
Дорога побежала медленнее. Соломенных бурых крыш было мене дюжины под старыми ивами, доступные руке ветви которых явно пошли на косые плетни между избенками. Голосов не слышалось, только квохтали куры и блеяли козы.
Катя наклонилась в седле и постучала в косой ставень рукоятью кнута.
— Кого нелегкая несет? — Что-то застучало, и из черного проема окошка высунулась местная баба-Яга, как, во всяком случае, показалось Нелли. Быть может, это была всего лишь очень дряхлая и сердитая старуха с длинным костистым носом.
— Накормишь проезжих людей, старая? — Катя тряхнула кошелем.
Окно опустело, зато через некоторое время, изрядно долгое, стукнула подвешенная на кожаных петлях дверь. Старуха, обутая в огромные зимние валенки, и впрямь опиралась на клюку.
— А не лихие будете? — Яга недоверчиво глянула на всадников из-под руки.
— Тьфу, глупая, — рассердилась Катя, — не видишь, что ли, барина?
— Глаза не видят, не я, — шамкнула яга. — Нешто у меня барская еда найдется?
— Хлеба да печеных яиц, больше ничего и не надо.
— Куры другую неделю не несутся, а хлебушек только пушной.
— В начале-то осени пушной хлеб? Это она от злости, — оборотилась к Нелли Катя. — Еще кто, кроме тебя, есть в деревне?
— Кому ж быть, хлеб доубрать надо, время к молотьбе.
— Старая, не вводи в гнев, не видишь, нам поесть да заночевать надо. У кого в избе просторнее?
— Да кто ж у нас ночует, все в город едут.
— Какой такой город?
— Известно, Велецк.
— Велецк вроде дальше должен быть, — удивилась Нелли. — Хорошо б, конечно, Платошка, до города добраться. Тут ночь коротать радости мало. Старуха, как до Велецка прямей проехать?
— Да вон, по дороге, что через Старую Тягу, — старуха мотнула головой за огород.
— Поскакали, Платон! — Нелли ударила каблуками.
Деревушка-невеличка мигом затерялась позади. Небо сияло прохладной лазурью, и осенняя паутина поблескивала по межам.
— Ни разу еще такое место гадкое не видали, — хмыкнула Катя. — Ведь было у этой карги, все небось было.
— А, ну ее к лешему, — Нелли поправила на скаку треуголку. — Третий час пополудни. Ну правду доскачем засветло? Знаешь ведь, я кашляю в черных избах ночевать.
— А еще чишешь и сморкаешься. Всю ночь.
— Ну тебя совсем, — Нелли помчалась вперед.
Местность между тем изменилась. Леса не приблизились, но по обеим сторонам дороги то там, то здесь замелькали болотца. Одно, другое, пятое… Вот уж черная стена камышей стала сплошной, а дорога под копытами сменилась полусгнившей гатью.
— Ну, заехали… Увязнем, не дай Бог. — Катя пустила шагом.
— Слушай, Катька, где-то я слышала об этом селе… Старая Тяга… Название больно смешное, охотничье. Старая Тяга под Велецком…
— Да какая нам разница? Я другое вот вижу. Чем ближе к городу, тем дорога лучше бывает… А эту гать поди сто лет не подновляли. Не заплутали мы часом?
— Так не сворачивали же никуда, — Нелли потянулась с седла и сорвала бархатную черно-коричневую лохматку. Камышина показалась щеке прохладной и мягкой, хоть мушки вырезывай.
— Помню, что не сворачивали, — Катя, продолжая хмурить темные брови, приподнялась на стременах. — Не пойму, то ли село, то ли нет… Вроде как колокольня.
— Ну и пора бы! — Жалея бросить лохматку, Нелли украсила ею переднюю луку.
— Да чудная какая-то… Вроде как палки на ней.
Не минуло и четверти часа, как палки, увиденные Катей на колокольне, оказались раздвоенным стволом березки, вскарабкавшейся на самую звонницу. Гать между тем не только не закончилась, но сделалась подозрительно подвижной. Черные срубы первых изб переливались изумрудным мхом.
— В таком болоте только водяному жить! — фыркнула Нелли.
— А живет ли здесь кто? — Катя оставалась серьезной. — Дело-то к вечеру, а печи не топят. Да и живности не видно. Плохое место, не везет нам сегодня. Едем-ко дальше!
— Давай хоть ноги разомнем, силы нет, — Нелли спешилась.
— Ну нашла где отдыхать, — Катя неохотно последовала ее примеру.
Гать закончилась. Дорога, шедшая через село, изрядно заросла травой. Нетоптаная трава подступала к избам.
— Барин, а барин, ты мне гостинчика от лисички не принес?
Звонкий голос прозвучал так громко, что Нелли вздрогнула от неожиданности. Перед ними стояло выскочившее из-за завалившегося плетня странное существо, сперва показавшееся огромным ежом, вставшим на задние лапы. Взаправду же это был горбатенький мальчик лет десяти, с остреньким личиком, полускрытым гривою лохматых волос. Одет мальчик был в лохматую же овчину на голое тело, доходившую едва до коленок тощих грязных ножек.
— Тьфу, напугал, — Катя рискнула приблизиться к странному созданию. — Откуда ты взялся такой?
— Я Псойка. А ты отвяжись, пусть-ко мне барин гостинчика от лисички даст.
Катя обернулась с намереньем цыкнуть, но не успела: Нелли уже протягивала мальчишке полушку.
— Блестит, — проворно ухватив монетку, залюбовался горбунок. — Только это не от лисички, не так-то я прост. Откуда у ней в лесу денежка?
— Не нравится, давай назад, — Катя еще сердилась.
— Отвяжись, не ты одаривал, — полушка исчезла за щекой. — В город пойду, пирога куплю, белого, медового с маком.
— Город далеко?
— Пешочком два денечка.