Когда брат Михаил вышел из монастырской библиотеки, уже стемнело. Он тщательно запер дверь, положил связку ключей в карман надетых под рясой брюк и на минутку остановился, чтобы полюбоваться необыкновенной красотой ночи, опустившейся на окружающие монастырь горы.
Стояла полная луна, и в ее холодном голубоватом свете редкие деревья, колючий кустарник и разбросанные повсюду огромные валуны отбрасывали продолговатые тени, напоминая не то театральные декорации, не то космический пейзаж. Было свежо, как это всегда бывает вечером в пустыне, когда солнце, безжалостно палящее целый день, скрывается наконец за горной грядой. Брат Михаил глубоко втянул ноздрями уже ставший для него родным воздух, напоенный едва ощутимым ароматом трав и накопленным за день теплом камней.
За все в жизни нужно платить, и за спокойные годы, прожитые в трудах духовных, — в том числе. Собственно, выбора-то у него и не было, как и паспорта, и поэтому покинуть монастырь по своей доброй воле и удариться в бега было для него делом практически невозможным. Те же люди, которые много лет тому назад помогли ему пересечь четыре границы, теперь предъявили счет. И все это — из-за той русской женщины, которую он допустил в хранилище. Не нужно ему было с ней связываться, ни к чему хорошему это не привело… Но кто же взялся бы тогда предположить, что среди какого-то хлама ей удастся раскопать настоящую сенсацию, которая, как выяснилось позднее, могла иметь плохо предсказуемые для верующих-христиан последствия? И все же, хотя в Бога брат Михаил верил искренне, глубоко чтил традиции и наставления Церкви и свято придерживался канонов Нового Завета, он не раскаивался, что так вышло, только сожалел о случившемся, ведь никакого злого умысла в его действиях не было. Знал бы — и сам бы не допустил, чтобы какие-то манускрипты, написанные неведомо кем и неизвестно когда, поставили под сомнение всю ту целостную и гармоничную картину мира, в котором он жил на протяжении стольких лет после побега из афганского плена.
Поэтому, когда к нему заявился этот Натан Ковальский и изложил суть того, что от него требовалось, брат Михаил сначала решительно и категорически отверг поступившее предложение. Когда-то давно покушение на жизнь других людей было для него, в прошлом боевого офицера, делом вполне привычным. Теперь же об этом и помыслить было совершенно невозможно. Но ему не предоставили выбора, и под угрозой сдачи властям брат Михаил был вынужден принять условия игры. Он еще раз вдохнул прохладный воздух пустыни, в котором явно чувствовалась горчинка припозднившихся к осени трав, и отправился в келью. Ему нужно было еще собраться, приготовить все необходимое и помолиться перед дальней дорогой.
* * *
— Ну что, Герхард, как я вижу, побег вам удался, — произнес человек, сидевший в огромном глубоком кресле, отделанном темно-зеленой кожей с золотой инкрустацией и от этого весьма смахивающем на трон. Честно говоря, он выглядел в нем весьма забавно, так как человек и кресло были по своим размерам совершенно несоизмеримы. Для любого стороннего наблюдателя при одном взгляде на кресло становилось вполне очевидным, что место для сидения было специально спроектировано так, чтобы подчеркнуть важность его хозяина. То есть это был именно тот случай, когда место красило человека, а не наоборот.
Герр Миссершмидт, которого хозяин кресла называл просто по имени — Герхард, вошел в комнату минутой ранее и ныне с подобострастным выражением на лице внимал каждому слову этого человека.
— Да, сэр, — отвечал герр Миссершмидт. — Все получилось как нельзя лучше, сэр.
Они вместе смотрели на экран большого монитора, где снова и снова прокручивалась видеозапись недавнего побега Шуваловой и Трубецкого из замка.
— Однако вы рано радуетесь. — Человек сдвинул брови и слегка подался вперед. — Вы сделали огромную глупость, привезя этих двоих сюда. В этом решительно не было никакой необходимости, и ваша самодеятельность в перспективе может дорого нам обойтись. Теперь они слишком много знают, и с них нельзя спускать глаз. — Он постучал своей холеной ручкой по столу, и Миссершмидта на мгновение ослепил отблеск перстня с огромным кроваво-красным рубином на безымянном пальце правой руки хозяина. — Натан должен сделать все, чтобы наконец изъять эти коптские документы, но вы в любом случае готовьте план ликвидации ненужных свидетелей. Какие предложения?
— На этот случай у нас продуманы два взаимодополняющих сценария развития событий. — Герр Миссершмидт горел желанием сгладить свою вину. — Для начала через контролируемые нами средства массовой информации уже сегодня пройдет дезинформация о землетрясении, которое якобы случилось в нашем районе Альп, а также о паре банкротств и падений индексов бирж в Азии. Мы также сменим номера, известные членам нашей сети, чтобы создать видимость катастрофических последствий мнимого стихийного бедствия. Даже Натан об этом плане пока ничего не знает, поскольку мы хотим, чтобы его реакция на эту новость была естественной, мы все объясним ему позже.
Далее, в одном из христианских монастырей в Израиле у нас есть законсервированный человек, который просто идеально подходит для выполнения задания по ликвидации ненужных свидетелей. Во-первых, он в прошлом — боевой офицер, то есть владеет всеми видами оружия. Во-вторых, он знает Анну Шувалову и Натана Ковальского в лицо, но при этом больше никого из сети не знает. В-третьих, он немой, что исключает утечку информации через телефон, да и вообще затрудняет его общение с окружающим миром. В-четвертых, он по происхождению русский, и поэтому для него поездка в Киев — все равно что на родину. Наконец, у него нет паспорта, а угроза тюрьмы для человека, который провел много лет в афганском плену, — хуже смертной казни. Так что мы его полностью контролируем. Прикажете активировать?
— Действуйте! А вы умеете быть расторопным, Герхард, когда захотите, — прозвучало из глубины золотисто-зеленого трона. — Мне нравится ваш план. Только уж в этот раз попрошу без излишней самодеятельности! А я, пока у нас тут будет землетрясение, пойду сыграю пару партий в бридж. Идите, вы свободны.
Герхард, не меняя преданного выражения лица, вышел. Оставшись один, человек в кресле сладко потянулся, зевнул, поднялся из глубин своего трона и, неслышно ступая по мягкому ковру, удалился в боковую дверь.
* * *
Тит Валерий Туллий вышел из дворца Юпитера и вздохнул с облегчением. Кажется, ему удалось и императора удовлетворить, и спасти своего боевого товарища Гая Понтия Пилата от немедленной и жестокой расправы, на которые был скор — и тем знаменит — император Тиберий. Поговаривали, что многие, очень многие представители римской знати были казнены по его приказу за значительно меньшие проступки. В Риме шептались, что вроде бы бывали случаи, когда император приглашал того или иного сановника на прогулку и, проходя с ним вдоль тропы над высоким обрывом, просто сталкивал бедолагу в море, что затем преподносилось публике как несчастный случай. Так что префект Иудеи еще хорошо отделался.
Он все еще сжимал в руке только что дарованный ему императором перстень с огромным кроваво-красным рубином, не решаясь его надеть. Настроение было превосходным, и Туллий решил немного прогуляться по парку, разбитому вокруг стоящего на скале над морем дворца. Выйдя из тени деревьев на освещенную солнцем дорожку, он с удовольствием позволил его лучам поиграть с драгоценным камнем. Подарок выглядел восхитительно. Тит Валерий так засмотрелся на камень, что не обратил внимания на стук копыт, который быстро к нему приближался. Когда он поднял голову и оглянулся, было уже поздно. Прямо на него неслась запряженная парой лошадей римская боевая колесница. Единственное, что он успел разглядеть перед тем, как лошади смели его с дороги, — это то, что управлял колесницей сам Невий Серторий Макрон — префект преторианской гвардии, сменивший несколько лет назад некогда могущественного Сеяна, обвиненного в заговоре и казненного по решению сената.