— Ты просила, чтобы я пришел, — сказал ей Герман, войдя в хижину и смиренно опустив глаза. — Вот он я. Что может сделать для тебя скромный слуга Господень?
Он не подавал виду, что пребывает в смятении, но на самом деле его сердце бешено колотилось. Герман с трудом понимал, что с ним происходит. Софи подошла к нему, взяла его руку в свои и поднесла к губам.
— Я обязана тебе жизнью, — тихо произнесла она бархатистым голосом. Софи говорила, путая французские и латинские слова. — И хотела с тобой увидеться, чтобы отблагодарить за доброту… Это не ты, а я хочу что-то сделать для своего ангела-спасителя. И хотя это был не мой выбор — я лучше предпочла бы смерть, чем принять жизнь из рук католика, — я тебе очень признательна. Ты, очевидно, хороший человек.
Герман попытался выдернуть руку.
— Что ты такое говоришь? — испуганно воскликнул он и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что они одни. — Чем не угодила тебе католическая церковь? Ты еретичка??? Не кощунствуй, неровен час услышит кто, тебя просто сожгут!
— Не прячь глаза, посмотри на меня, — ответила на это Софи. Их взгляды встретились. — У тебя замечательные, добрые глаза… Но в них грусть… Постой, ты ведь не всегда был горбуном, так? Присядь, расскажи мне о себе, прошу тебя, — ласково добавила она. Но Герман решительно отстранился.
— На все воля Божья, — сказал он, — я не хочу об этом говорить.
— Хорошо, — Софи погладила его руку, — быть может, позже… Тогда позволь, я расскажу тебе, кто я и откуда, а ты — спаситель и отныне покровитель мой — потом решишь, жить мне или умереть от рук палача. Прошу тебя, выслушай.
Герман повиновался.
— Я из города Безье, что в Лангедоке… — начала было она, но тут же остановилась, так как при этих словах Герман вскочил и в ужасе забился в угол хижины. Кровь отхлынула от его лица. Он стал белее снега.
— Что? Что ты сказала? — прошептал он. — Так ты — из еретиков-альбигойцев?
В те годы каждый католик знал, что Папа объявил крестовый поход против еретиков-альбигойцев и послал огромную армию в Лангедок на искоренение катарской ереси. Иметь с ними дело или предоставлять убежище еретикам считалось страшным грехом.
— Прошу тебя. — Софи снова приблизилась к нему, взяла его руку и прижала к своей груди. Грудь была мягкой и упругой одновременно, а прикосновение — просто волшебным… Герман вдруг ощутил внутри себя какое-то новое необыкновенное чувство, мгновенно, как бы ниоткуда возникшую силу, волнующее и приятное возбуждение.
— Выслушай меня, умоляю, — попросила Софи, — только выслушай.
На ее глазах выступили слезы.
Теперь Герман не стал вырывать руку. Он был чрезвычайно взволнован и потому просто опустился на пол хижины и приготовился слушать.
— Я принадлежу одной из самых благородных семей Лангедока, — Софи продолжила свой рассказ тихим убаюкивающим голосом. Она будто рассказывала детскую сказку. — Мы, альбигойцы, верим в чистоту духа, созданного добрым Богом Нового Завета, и порочность Тьмы, созданной злым Богом Ветхого Завета. Ибо есть два бога — Добра и Зла. Я знаю, что ты веришь в единого Бога. Но предположи, к примеру, что твой «единый» Бог благ, справедлив, свят, мудр, праведен, всемогущ и знает все сущее еще до того, как оно свершится. И, конечно, это Он создал ангелов, которых Сам избрал от начала, без какого-либо внешнего принуждения от кого-либо. Ибо никто ни к чему принудить Его не может. И предположи после этого, что он знал судьбу всех Его ангелов до того, как они возникли, поскольку в Провидении Его уже наличествуют все события в будущем. Он знает и причины, по которым часть тех ангелов должна будет оставаться в течение всего времени демонами. Тогда, без сомнений, неизбежно следует, что те ангелы никогда не могли бы оставаться добрыми, святыми или покорными своему Господу, в чьей только власти все вещи происходят от вечности, кроме той меры, которую сам Бог знает от начала. Если Бог ведал все вещи от начала и знал, что Его ангелы станут в будущем демонами, ибо все причины, которые сделают в будущем тех ангелов демонами, возникают всецело внутри Его Провидения и не угодно Богу делать их иными, чем такие, какими он их создал, то по необходимости следует, что вышеназванные ангелы не могли никаким образом уклониться от того, чтобы стать демонами. И это в особенности истинно, поскольку невозможно, чтобы нечто из того, что Бог знает, как долженствующее произойти, каким-либо образом изменяется так, что этого в будущем не случается, — главным образом в Нем, который от начала знает все будущее полностью… И, таким образом, выходит, что тот Бог, о котором вы говорите, что он благ, свят, правосуден, мудр и праведен, который превыше любых слов, и был той самой причиной и породителем зла, и это зло, несомненно, следует отвергать. А если это не так, то мы вынуждены признать существование двух начал. Одно — Благо. Другое — Зло, исток и причина несовершенства ангелов и также всего земного зла…
— Замолчи… — простонал Герман. Ему следовало бы оттолкнуть Софи и убежать, но это было выше его сил. — Я — простой монах и не понимаю твоих слов, я не хочу их понимать! Гореть мне вместе с тобой в аду, еретичка…
Он закрыл уши двумя руками и сжался в комок, будто стараясь избежать проникновения еретических измышлений внутрь себя, своего тела и духа. Софи пододвинулась к нему и попыталась обнять, чтобы успокоить. Герман пробовал вырываться, но запах женщины в такой непосредственной близости, который он почувствовал впервые, пьянил его больше, чем монастырское вино, и ему, очевидно недолюбленному матерью, вдруг страстно захотелось к ней прижаться…
— Я не хотела доставить тебе страдания, прости меня… — Софи погладила его по спине. — Я только пыталась сказать, что если наше учение — ересь, то остается только одно: согласиться, что дьявол — это такое же порождение Всевышнего, как и ангелы небесные, и мы должны принять Зло как равное Добру благо. Однако это совсем не страшно, ведь Тьма — это просто отсутствие Света, и она без Света не существует. Зло, созданное Богом, — это лишь возможность делать то, чего Он не хочет, но позволяет, дабы у человека был выбор… Но ведь как покаяние рождается внутри греха, так и Свет творится внутри Тьмы. Тот, кто создал внешнюю сторону, создал и внутреннюю… Мир, как и любовь, существует вечно, он не имеет ни начала, ни конца. Наш закон — это закон Любви, а наша Церковь так и зовется — Церковь Любви. И нас предали анафеме и огню… — Она печально вздохнула. — А теперь иди ко мне, — тихо прошептала Софи, — не бойся, ну что ты, что ты…
Она прижала его к себе и стала гладить. Герман вдруг потерял ощущение реальности, у него закружилась голова. Он уже давно и прочно забыл, что такое нежность, а тут… Софи помогла ему освободиться от сутаны, стала ласкать и помогла сделать все, что нужно. Она не произнесла больше ни звука, но ее движения говорили больше, чем любые слова… Так Герман познал женщину. Став мужчиной, он ощутил себя на вершине блаженства. Чувства, которые он испытывал, были необыкновенными. Но это наслаждалось его тело, дух же был раздавлен. Он лежал рядом с полуобнаженной, божественной красоты еретичкой и, приходя в себя, с каждым мгновением все острее осознавал, что отныне гореть ему вечно в аду, ибо согрешил он страшно… Герман с трудом оторвал взгляд от молочной кожи и упругой, высокой груди Софи, которая мерно вздымалась с каждым вздохом.