Именно изменения мира и добивается Констанция Грин своими тремя бестселлерами и более чем двумя сотнями статей, которые будут публиковаться в научных журналах на протяжении всей ее жизни. Ее особый интерес… нет, ее страсть, ее мечта, ее миссия, ее цель, смысл существования — это ревайлдинг [137] мегафауны плейстоцена на Великих равнинах Северной Америки.
Даже будучи почтенной и пожилой ученой дамой, возглавляющей объединение из более чем тридцати стран, которые реализуют проекты ревайлдинга исчезнувшей фауны, она большую часть своей любви и внимания будет отдавать Великим равнинам Северной Америки.
А проблем там столько, что мало и десяти тысяч Конни — десяти тысяч Констанций Хелен Окс Грин.
Выщипанная, перенаселенная и лишившаяся многих видов растений прерия в XXI веке умирает окончательно, ранчо разоряются, несмотря на громадные субсидии государства и многочисленные попытки «диверсификации» того, что являет собой животноводство, пустыня возвращается в те места, откуда ушла сотни тысяч лет назад, маленькие и средние города пустеют, население сокращается, экономика региона сходит на нет, и поэтому доктор Констанция Хелен Окс Грин отдаст большую часть своей долгой жизни поискам решения, которое позволило бы не только возродить многие растительные и животные виды, но и восстановить обитавшие здесь народы.
Наверное, именно голос Конни Грин слышит Паха Сапа во время последнего спуска ворона, который несет его наги. А может быть, это опять тихий голос старейшего и мудрейшего из шести пращуров. А может, это мудрый шепот Сильно Хромает или тихий голос его дражайшей Рейн.
Скорее всего, Паха Сапа услышит теперь все эти голоса.
Ворон снижается над Черными холмами. Четыре каменные головы вазичу, сотворенные Борглумом, стоят на своем месте, правда, немного посерели от времени. Они либо так и не превратились в шагающих каменных гигантов, либо уже отшагали свое и нажрались жиру.
Ворон парит в вышине, и Паха Сапа в восьми милях к юго-западу от горы Рашмор видит другую гору, превращенную в скульптуру. Она крупнее и новее, гранит здесь отливает белизной.
Голоса тех, кого он любил, кого почитал и еще будет любить, шепчут ему:
«Это Шальной Конь и его конь. В отличие от Рашмора, где головы — часть скалы, здесь вся гора превращена в скульптуру. Масштаб взрывных и камнетесных работ здесь гораздо больше».
После стольких лет в шахтах и на горных вершинах, где он проводил измерения и оценивал размеры с максимально возможной точностью, в особенности размеры скал, на которых ведутся или будут вестись скульптурные работы, Паха Сапа не может удержаться и прикидывает размеры этой скульптуры.
Три президентские головы, на которых работал Паха Сапа, имели высоту около шестидесяти футов каждая. Голова Шального Коня на этой гигантской скульптуре, похоже, достигает высоты почти в девяносто футов.
Но если четыре президента на горе Рашмор представлены в основном в виде голов лишь с намеком на плечи (скажем, у Вашингтона видны лацканы фрака, а у Линкольна вчерне намечены костяшки пальцев, держащихся за лацкан, еще не начатые, когда Паха Сапа навсегда оставил Борглума), то здесь с помощью взрывов, а затем камнетесных работ из горы освобождена вся верхняя часть тела Шального Коня, а потом поверхность выровнена, отшлифована и теперь отливает белизной. И Шальной Конь сидит на коне, животное стилизовано, у него замысловатая грива, голова исполнена движения и чуть повернута назад, словно всадник резко осадил скакуна, левая нога коня поднята и согнута, выделана она с большим тщанием — видны грудные мышцы, хрупкая голень и повисшее в воздухе копыто.
Паха Сапа видит, что левая рука Шального Коня вытянута над тщательно выделанной гривой жеребца, и военный вождь указует вперед одним пальцем.
Вся скульптура имеет ширину шестьсот сорок один и высоту пятьсот шестьдесят три фута.
Ворон поднимается и опускается на мощных воздушных потоках — воздух в это пятое сентября будущего жарче, чем в предыдущем видении будущего, — и Паха Сапа видит, что высеченное из камня лицо Шального Коня ничуть не похоже на лицо Шального Коня в жизни. Ну это простительно, думает Паха Сапа, ведь Шальной Конь не разрешал себя фотографировать или рисовать.
Что менее простительно, на искушенный взгляд поднаторевшего в создании мегаскульптур Паха Сапы, так это художественный уровень, который уступает работе Гутцона Борглума. Поза всадника напряженная, вымученная, стереотипная, и Паха Сапа почти не видит никаких деталей, над которыми так напряженно работали Борглум и его сын, чтобы добиться с помощью своей грубой, несовершенной техники тончайших нюансов, мельчайших подробностей мимики, нахмуренных бровей, малейших оттенков выражения лица.
Громадный, массивный, застывший в театральной позе герой-индеец и до странности европеизированный вздыбленный каменный чурбан под ним представляются Паха Сапе — в сравнении с работой Борглума — вырезанными скучающим школьником из куска белого мыла с помощью тупого перочинного ножа.
И не спрашивая у голосов внутри его, он чувствует, что сиу, шайенна и другие племена ненавидят этот памятник. Он не знает всех оснований, по которым памятник вызывает у них ненависть, и не хочет знать. Вообще-то ему и спрашивать об этом нет нужды — ответ ему известен. Он только хотел бы получить еще один шанс притащить свои ящики с динамитом, но на этот раз уже нацелясь на новый объект.
Если бы Паха Сапа сейчас владел голосом, он бы закричал: «Вы опять притащили меня в будущее, чтобы показать вот это? Неужели мое наказание никогда не закончится?»
Но он не владеет голосом.
Ворон оставляет позади гигантскую карикатуру на Шального Коня и поворачивает на север, снова набирая высоту, он машет крыльями, направляясь прочь от Черных холмов, снова мимо Медвежьей горки в Великие равнины.
Перемены, произошедшие здесь, очевидны и сразу бросаются в глаза.
Бесконечное огибающее кольцо автобана все еще здесь, но у него вид постаревшего и посеревшего, и движения по нему почти нет. Города и городки стали гораздо меньше. От Рэпид-Сити не осталось и одной трети той площади, которую он занимал во времена Паха Сапы, и его уже никак не сравнишь с тем разросшимся городом, который Паха Сапа видел только что в своем втором видении. Спирфиш исчез вообще. Несомый вороном на север Паха Сапа понимает, что Дедвуд, Кисто, Каспер и Лед исчезли — здесь, на Черных холмах, вообще нет городов вазичу.
Он понятия не имеет, какая катастрофа привела к исчезновению всего этого множества городов, кожа его духа холодеет при мысли о том, что могло быть причиной.
Но настоящие потрясения ждут его впереди.