Наконец, словно приняв решение, военный вождь вазичу выкрикивает два слова на глистном языке его племени:
— По коням!
Годы и десятилетия спустя Паха Сапа будет думать, рассказать ли ему историю этих дней и часов своей жене Рейн или сыну Роберту. Конечно нет. Ни слова.
Но из хаоса тех дней он сформирует некую упорядоченность, и если бы он решился рассказать когда-нибудь о таких личных вещах, которые скрывал всю жизнь, говоря о себе в третьем лице, как он привык, то повествование было бы примерно таким.
Жажда Паха Сапы умереть в этот день на самом деле не была столь неудержимой, чтобы называться жаждой. Он чувствовал себя таким уставшим, таким выпотрошенным, таким побитым и потерянным, что хотел одного: пусть другие позаботятся о его смерти.
Десятилетия спустя он услышит, как бледнолицые и даже индейцы из других племен будут рассказывать, что Шальной Конь на своем смертном одре (и перед этим, на поле боя на Сочной Траве, где он сражался с Кастером) кричал: «Хокахей!», что, по их словам, означает: «Сегодня хороший день, чтобы умереть!»
«Дерьмо собачье», — думал (щеголяя своим глистным языком) Паха Сапа, когда услышал это. «Хокахей» в сражении означает «Следуйте за мной!», а еще может означать «Все в ряд!», как в церемонии танца Солнца, а если это говорит умирающий, то слова могут означать: «Стойте стеной, стойте крепко — придут и другие».
Это никак не означало «Сегодня хороший день, чтобы умереть!», хотя воины лакота нередко повторяли эту фразу. Открыв свой разум для воспоминаний Шального Коня, он знал слишком много случаев, когда воины говорили эти слова своим людям или слышали их из чужих уст. Но на языке лакота такая фраза должна была бы звучать как-то вроде: Анпету васте’ киле ми! — но у Паха Сапы все равно не было сил, чтобы прокричать хоть что-нибудь в тот день.
Он провалил ханблецею, получил худшее из возможных видений, но даже и его не смог донести до тункашилы и других шаманов и воинов своей деревни, прежде чем их убили. Он потерял Птехинчалу Хуху Канунпу своего народа.
Он потерял Птехинчалу Хуху Канунпу своего народа.
Он хотел умереть в этот день, и если ему удастся обманом завлечь генерала Крука с его странными бакенбардами и всех его голодных вазичу с разведчиками шошони и кроу под пули и стрелы сидящего в засаде Шального Коня, то тем лучше.
Можно ли изменить будущее? Могут ли видения будущего Паха Сапы быть ложными… или может ли кто-нибудь их изменить, может ли изменить их сам Паха Сапа, который увидел их раньше времени?
Если так, то он надеялся, что Шальной Конь тоже умрет в этот день в сражении, будет застрелен одним из двух тысяч пеших или конных солдат Крука, а не заколот штыком или пристрелен (воспоминания Шального Коня о будущем были такие путаные) двенадцать месяцев спустя в агентстве Красного Облака в ходе постыдной сдачи этому же самому генералу вазичу с маленькими глазами и большими бакенбардами.
Но день этот тянулся так долго и медленно, как Паха Сапа и представить себе не мог.
Два или три часа езды означало восемь или больше часов марша для изголодавшихся, изможденных пеших солдат. Крук, конечно, выслал вперед кавалерию, включая двух разведчиков кроу — Кудрявый и Пьет-из-Копыта остались охранять его, Паха Сапу, но хотя они с дождливым сентябрьским рассветом уже были на марше, основная часть группировки к полудню еще не подошла к естественной крепости и амфитеатру, о которых говорил Паха Сапа. Дойдя до места, генерал Крук приказал разбить лагерь на цитадели — естественном скальном обнажении с крутыми склонами по трем сторонам, поросшими соснами. Они развели костры и похоронили одного из раненых, который умер за это время в тряской санитарной телеге.
Паха Сапа дремал в седле, он был слишком изможден, чтобы слезть со своей вялой клячи, даже когда раздался сухой треск ружейных выстрелов.
Появился Шальной Конь.
Позднее Паха Сапа понял, что военный вождь собрал около пяти сотен шайенна и лакота, стоявших неподалеку, — их всполошило известие о нападениях кавалерии Крука на деревни миннеконджу, сансарков и хункпапа, — главным образом на тийоспайе Железного Пера неподалеку от Тощей горки. Шальной Конь ждал в засаде именно там, где по «воспоминаниям» Паха Сапы он и должен был быть — в миле или двух от скальной цитадели, но, услышав, что вся армия Крука была подана, буквально доставлена ему, индейский вождь бросился в атаку, хотя противник в четыре раза превосходил его числом.
Но когда Шальной Конь собрал своих людей, Паха Сапа понял, что военный вождь предполагал, будто ему противостоят 155 или около того солдат под командованием капитана Милла — кавалерия вазичу, которая сожгла деревни у Тощей горки, включая тийоспайе Сердитого Барсука и Сильно Хромает. Однако вскоре Т’ашунка Витко обнаружил, что ему противостоит вся искавшая его армия Крука. И тем не менее хейока предпринял атаку.
Шальной Конь побил и унизил генерала Крука на Роузбаде, ту же самую стратегию он попытался предпринять и здесь — общую атаку, чтобы освободить индейцев, находящихся в плену у Крука, и вызвать панику у лошадей вазичу и пленных пони.
На сей раз эта тактика не сработала.
Крук ввел в действие все свои силы. Кавалерия защищала его открытый восточный фланг, а пехоту и спешенных кавалеристов генерал послал прямо в поросшие лесом холмы, где люди Шального Коня непрерывным огнем поддерживали атаку.
Паха Сапа и Кудрявый выехали вперед, в дым и сумятицу. Здесь будет похуже, чем на Сочной Траве, подумал Паха Сапа, глядя, как бегут и падают вазичу и индейцы, как они корчатся и кричат. И для Шального Коня дела здесь определенно обстояли куда как хуже.
Различие определялось дальнобойностью и точностью длинноствольных ружей, они-то и обусловили результат, противоположный тому, которого достиг Кастер на Сочной Траве. Первым отступил крайний правый фланг Шального Коня. Паха Сапа и Кудрявый были среди немногих кавалеристов и разведчиков, наступавших вместе с вазичу, которые заняли вершины стоявших цепочкой холмов, окутанных облаками едкого дыма. Дождь ослаб на несколько часов, но воздух был такой жаркий, влажный и густой, что новый синий мундир Паха Сапы прилип к его голой коже. Пороховой дым ел единственный видящий глаз мальчика.
И тут он и в самом деле увидел Шального Коня — тот скакал на белом коне, голый, в одной набедренной повязке и с единственным белым пером, размахивая ружьем и приказывая воинам отходить в боевом порядке.
Но по мере их отхода наступала пехота Крука, кавалерия вазичу атаковала и тревожила обескровленный отряд воинов с обоих флангов и с тыла. Этот день был долгим, и сражение превратилось в затянувшуюся, непрекращающуюся перестрелку, а пятисотярдовое пространство между атакующими, стреляющими, сквернословящими толпами краснокожих и бледнолицых стало ничьей землей пуль и стрел.
Паха Сапа и Кудрявый переместились на левый фланг основных атакующих сил, что совпало с бешеной, отважной атакой лакота на Третий кавалерийский, занявший там позиции. Индейцы — многие атаковали пешими, другие небольшими конными отрядами и беспорядочными группками — бросились в атаку, ведя огонь из магазинных ружей, пытаясь нащупать слабое место в оборонительной позиции спешившегося Третьего кавалерийского. Паха Сапа опять был уверен, что видит Шального Коня, который скачет туда-сюда в густом дыму, подгоняя атакующих, возвращая лакотских воинов, повернувших было назад, всегда находясь в самой гуще сражения.