— Мы бы все равно победили в этой войне, — продолжал сиккэн. И никакого намека хоть на малейшее сомнение в его последних словах Артем не уловил. — Было бы много сражений, погибло бы много воинов. Много городов бы пало. Представь свой Ицудо. Представь монгольскую конницу, быстрой рекой несущуюся по дороге к городу. Как долго смог бы выстоять Ицудо? Как долго ты со своими самураями продержался бы в замке? Монгольские варвары захватили множество городов, они искушены в штурмах, они захватывали и большие, обнесенные высокими стенами города, что им какой-то Ицудо! С другими городами было бы то же самое. Варвары даже могли бы дойти до столицы, даже могли бы взять ее, разграбить и сжечь. Императора дом Ходзё спас бы, в этом будь уверен, мы бы успели увезти всю императорскую семью в безопасное место, но столицу бы наводнили варвары. И это все, — сиккэн сделал кругообразное движение рукой, — весь Дайдайри мог бы пропасть в огне.
Ясутоки отхлебнул какой-то жидкости из простого глиняного стаканчика. И хотя он не сморщился, не втянул носом воздух, но отчего-то Артем не сомневался, что в стаканчике у сиккэна было саке. Даймё несколько задело то обстоятельство, что ему не предложили промочить горло. А он бы не отказался.
Сиккэн поставил стакан на стол с пристуком, словно прихлопывая им всех монголов мироздания.
— Однако в стычках и сражениях по дороге к столице монголы уже потеряли бы половину воинов. А к тому времени, когда они ворвались бы в Хэйан, весть об их вторжении облетела бы все края. Как ручьи стекаются в реки, так воины Ямато, воины всех самурайских домов, стекались бы в отряды, а из отрядов вырастали бы армии. Монахи-воины и даже простые монахи отправились бы сражаться с варварами. Даже разбойники и крестьяне взялись бы за оружие. А понадобилось бы, и женщины стали бы сражаться наравне с мужчинами, как сражалась в войну Гэмпэй женщина по имени Томоэ Годзэн, о чем ты, конечно же, знаешь из хроники «Хэйкэ моногатари». И отныне враг не знал бы покоя ни днем, ни ночью. Волны атак накатывались бы на варварские полчища, едва стихала бы одна, как тут же обрушивалась бы другая. Обратно к своим кораблям, тяжелый от добычи, враг дойти бы не смог. Все дороги из столицы превратились бы для них в дороги смерти. Везде гнили бы их трупы и трупы их лошадей. Каждый горный перевал становился бы еще выше и непроходимее из-за груд наваленных друг на друга тел варваров. Вот как я это вижу, Ямомото…
«Ай-яй-яй, крамольные вещи говорит товарищ сиккэн, — подумал Артем. — Между тем от кого-то я уже слышал фантазии на темы возможной войны, и трактовочка та, надо сказать, разительно расходилась с сиккэновской. Ну, тут уж кто прав, а кто не очень, теперь не узнаешь».
— Слушай дальше, Ямомото. После того как война закончилась бы нашей победой, а недобитые варвары разбежались бы по лесам и лишь единицы смогли бы добраться до своих кораблей и уплыть восвояси, — после этого самурайские дома и большие монастыри взялись бы подсчитывать потери, стали бы вспоминать отгремевшие сражения, похвалялись бы головами врагов и своими подвигами, коих набралось бы высотой с Фудзи. Но главное, все бы вокруг, все в Хэйан и в Камакура, и в первую очередь императорский двор, — все страшно боялись бы нового вторжения, потому что все бы знали, какой ценой далась победа, и понимали бы, что, появись в ближайшее время у берегов Японии флот варваров, высадись армия варваров на берег, и Хризантемная Империя падет. И тогда бы я сказал им: «Мы слабы. Чтобы не быть растоптанными варварами, мы в короткое время должны стать сильными. Я знаю, как это сделать». И никто бы не посмел даже возразить, а уж тем более поднять против моих реформ мятеж. А сделать надо многое, Ямомото, если бы ты знал, как много надо сделать…
Неожиданно — Артем аж вздрогнул — сиккэн врезал кулаком по столу, отчего маленький глиняный стакан перевернулся, и на лакированную древесину стола пролилось недопитое саке. Точно, в стакане было саке — Артем учуял знакомый запах. Ясутоки дотянулся до стаканчика, взял его в руку.
— Очень много надо сделать, Ямомото, очень! Уже давно надо делать, а не болтать, не забываться в веселье и не бахвалиться, чей род древнее и у кого подвигов больше!
Раздался хруст — это сиккэн с силой сжал кулак, и глиняные стенки стакана не выдержали.
— Еще немного, и империя погрязнет в смуте, нищете и междоусобных войнах, чередой пойдут крестьянские восстания, начнут отделяться провинции и главы самурайских кланов, как князья, о которых ты рассказывал, станут провозглашать себя правителями исконно императорских земель. Крупные монастыри вовсе перестанут подчиняться императорским указам. Вот что будет, если ничего не предпринимать. А нужны не просто изменения, нужны новые великие реформы. Реформы земли, реформы законов.
Сиккэн смахнул со стола черепки раздавленного стакана.
— Сейчас я не могу ничего! Я тебе скажу, чем закончится любая моя попытка что-либо реформировать. Большие самурайские дома и крупные монастыри в любом нововведении сразу же усмотрят для себя угрозу. Они станут говорить: «Дом Ходзё хочет полностью подчинить себе императора. Дом Ходзё задумал еще выше встать над другими домами, задумал отобрать у нас привилегии и отобрать в свою пользу. А затем дом Ходзё замахнется и на наши земли. И наконец дом Ходзё попытается стать выше самого императорского дома». После этого крупные монастыри и большие самурайские дома заявят, что они, конечно же, подчиняются императору, чтят и любят его, но не согласны подчиняться власти рода Ходзё. И станут подбивать менее крупные и менее сильные самурайские дома и монастыри не подчиняться нововведениям сиккэна Ходзё. Затем, как водится, по всей стране полыхнут мятежи. Двор испугается, потому что еще жива память о «смуте Хэйдзи» и о побоищах на улицах столицы. Император и его семья станут умолять меня отказаться от реформ, сановники и куго примутся интриговать, вступать в заговоры с недовольными реформами кланами. Не исключаю, что меня попытаются убить. Например, наймут для убийства яма-буси…
Ясутоки как-то по-особому пристально взглянул на Артема, что понравиться никак не могло. «Господин сиккэн намекает на то, что ему известно о моих связях с яма-буси?»
— Убийцы могут промахнуться, заговоры могут провалиться, — продолжал сиккэн. — Однако мятежи сами собой не утихнут. На их усмирение придется посылать войска. Проход армии через селения — это хуже, чем пожар…
— Это понятно, — вставил свое слово Артем. — Все крестьянские запасы выметаются подчистую.
— Я не сомневаюсь, что у вас в стране дело обстоит точно так же, — сказал сиккэн. — А посему нет нужды уточнять, что такие походы никак не укрепляют любовь земледельцев к правительству. Я уже не говорю о том, во что походы обходятся казне. А если я стану упорствовать и дальше, если не отменю реформы, обязательно произойдет вот что. Кто-нибудь… скажем, Годайго… Или кто-то с подачи Годайго… Или без его подачи… например, кто-нибудь из рода Токугава, рода небольшого, но яростно желающего возвыситься, начнет собирать армию для похода на столицу. Девиз мятежа будет таков: «Ходзё хотят убить всю императорскую семью и прекратить род потомков Аматэрасу. Вырвем императора из рук Ходзё!». Неважно, сколько людей поверит в эту ложь, важно, что под их знамена пойдут воины. Не только ронины и прочий сброд, но и самураи незнатных домов, которым мои реформы ничем не грозят, а, наоборот, могли бы помочь уйти из-под гнета крупных кланов, но эти-то кланы и станут нашептывать им в уши бред про убийство императора и коварные планы дома Ходзё. А еще какой-нибудь Токугава будет говорить им так: «Когда мы победим и спасенный император вручит мне жезл сёгуна, я награжу вас землями». Их поддержат крупные монастыри, эти маленькие империи внутри империи большой, у которых уже сейчас земель чуть ли не больше, чем у императорского дома. Дальше мятежники двинутся на столицу, мне придется высылать против них императорскую армию. А это уже может вылиться в большую войну, и хуже того — в войну затяжную, на долгие годы, вроде войны Гэмпэй, в которую опять втянутся все без исключения кланы. Так все и будет, Ямомото, я слишком хорошо знаю эту страну и этих людей…