– Сегодня умерла… – зловещим басом начала третья, но на нее шикнули. – … королева, – тоненьким голоском закончила она.
Фраза повторялась, пока ее не произнесли все восемь.
– Мы будем ее хоронить, – тем же серьезным и торжественным тоном сказала первая девочка. И эту фразу повторили все присутствующие.
– Нет, мы не будем ее хоронить!
«То будем, то не будем, – подумала я. – Что это они такое затевают?» Ритуал похорон королевы меня весьма заинтриговал. Теперь я видела, что на полу лежит девятая девочка, закрыв глаза и старательно изображая труп.
– Она мать четырех чертей… Она мать четырех чертей…
«Что, любопытная штука? – спросил голос с непонятной интонацией. – Не хочешь ли помочь им?»
– Мы сбросим ее с обрыва… Мы сбросим ее с обрыва…
«Отвяжись, – отказалась я. – Ты случайно не садист? Почему у тебя как власть над реальностью, так непременно то душить, то прыгать с балкона, то сбрасывать с обрыва?»
«Обижаешь. Ты ничего не поняла. Они просто пытаются сделать так, чтобы она взлетела».
– Черная роза! Черная роза!
Девчонки стеснились вокруг той, что лежала на полу. Каждая наклонилась и слегка прикоснулась к ней пальцами.
– Красный гроб! Красный гроб!
Девчонки явно разволновались. Я заметила, что мои руки задрожали – эти выкрики, похоже, начинали заводить и меня.
– Аллах, подними ее! – взвыли они нестройным хором, разом выпрямились и взметнули руки вверх.
«При чем тут аллах?» – мельком удивилась я.
«Давай!» – загремел у меня в голове крик синего.
В следующее мгновение у меня заложило уши от визга. Девчонки стояли с поднятыми руками и дружно орали, а почти под потолком на кончиках их пальцев парила неподвижная фигура королевы.
«Это что… моя работа?» – спросила я синего, когда через мгновение ко мне вернулся дар речи.
«Опускай ее, – устало отозвался он. – Все, хватит им на сегодня острых ощущений».
Следуя моей мысли, королева пошевелилась, вскрикнула и упала на пол. Это случилось так внезапно, что ее не все успели подхватить. Чем-то стукнувшись, королева тут же принялась громко жаловаться на неуклюжесть подруг и обзывать их всякими смешными словами. Поднялся ужасный гомон. Восхищенные девчонки говорили все вместе, наперебой делясь впечатлениями. Я вышла из-за занавески и направилась в прихожую. Теперь-то уж точно пора было уходить.
– Понравилось? – спросил меня синий.
– Ты знаешь, как ни странно, да, – честно призналась я.
– Лиха беда – начало. То ли еще будет! – посулил он, и его голубое сияние растаяло в полутьме комнаты.
У Эзергили завелся новый парень. Да еще какой! Ее странные привычки всем известны, но тут уж она побила все рекорды. Можно сказать, слова Погодиной о толкателе ядра и борце сумо оказались пророческими.
Сидела я как-то на общих занятиях по теории композиции, от тоски рисовала в тетради угольную шахту в разрезе и поглядывала в окно, благо оно было открыто и снаружи приятно веяло сквознячком. Из окна виднелся кусок двора с кустами акации и угол мастерской Антонины. Неподалеку от культовой черной двери прохаживался упитанный волосатый мужик восточного вида, мне незнакомый. Я насторожилась: субъект явно кого-то выслеживал, слишком он пристально разглядывал окна мастерской. Я подумала, может, это отец кого-нибудь из новичков, но для отца он был, пожалуй, недостаточно стар – лет тридцати пяти, не больше. По одежде он походил на иностранца – вроде все то же самое, штаны, там, свитер, а все равно заметно.
Напрочь забыв о том, где я вообще нахожусь, я принялась следить за ним во все глаза.
Должно быть, восточный человек болтался под окнами уже давно, поскольку лицо у него было недовольное и весьма замученное. Устав ходить туда-сюда, он присел на каменную скульптуру в виде верблюда-мутанта, поерзал, резво подскочил, долго рассматривал сзади брюки, что при его габаритах было нелегким делом, потом тяжко вздохнул, ссутулился и убрел в сторону ворот. Я только вошла во вкус слежки и даже слегка обиделась на него. Но оказалось, я рано расстроилась. Не прошло и пяти минут, как из мастерской вылетела Эзергиль и принялась вертеть головой по сторонам. «Ушел!» – горестно воскликнула она в пространство и понеслась к воротам. Вслед за ней в дверях возникла Погодина. На плече у нее висел здоровенный кофр защитного цвета, под тяжестью которого она гнулась, как колодезный журавль.
– Ну что там? – крикнула она вслед.
– Хайруллах, подожди! – донесся крик. – Ах ты, черт! Уже уехал!
Из-за угла с несчастным видом появилась Эзергиль.
– Поймал тачку и свалил, – сообщила она, – меня не услышал. А все из-за Тони. Хоть бы раз в жизни, ради исключения, отпустила нас вовремя.
Погодина пожала плечами:
– Уехал и уехал. Честно говоря, я вообще не понимаю, чего ты с ним возишься.
– Да уж тебе не понять, – бросила Эзергиль и подхватила кофр за другую лямку. – Раз-два, взяли!
– Нет, ты погоди, – остановилась Погодина. – Я плечо переменю. Блин, тяжесть-то какая! Надорвешься ведь. Может, все-таки съездить с тобой?
Эзергиль тяжко вздохнула:
– Нет. Антонина дала специальное указание – тебя не брать. Ради нашего общего блага. Поверь, там, куда я еду, тебе появляться нельзя.
– Нельзя, так нельзя, – на удивление легко согласилась Погодина. – Давай хоть провожу до остановки. Ну Тоня, стерва, что она туда напихала? Был бы здесь твой чучмек, дотащил бы нам сумку.
– Он не чучмек, – очень надменно возразила Эзергиль. – Он египтянин.
– Древний? – неостроумно съязвила Катька. – Где ты его откопала?
– Он здесь учится по обмену. Через месяц поедет обратно. Так что, сама видишь, у меня каждый день на счету…
– А тут Тоня со своими дурацкими поручениями, – поддакнула Катька. – Тебя-то он с собой не зовет?
Девчонки взвалили кофр на плечи, потащили его к дыре в заборе и пропали у меня из виду за кустами акации. Однако голоса я слышала четко.
– Нет, конечно, не поеду, еще чего!
– Тогда зачем тебе он вообще сдался? Объясни пожалуйста, а то я третий день голову ломаю. Смотрю на него рядом с тобой, и не стыкуется. Он ведь старый…
– Всего-то двадцать восемь, – кокетливо возразила невидимая Эзергиль.
– Толстый, лапы волосатые, щеки на плечи свисают, глаза, как щелки…
– Вот то-то и оно!
Кофр глухо бухнул о землю.
– Ты ему в щелки эти хоть раз смотрела?
– Делать мне нечего, как всяким арабам в глаза заглядывать.