Эти слова натолкнули меня на любопытную мысль.
– Когда Джеф рассказывал о своей экспедиции на родину Корина, он сказал, что там была не только тетрадь. В мастерской Мухиной оставались и другие его вещи, которые были потом переправлены к родственникам, то есть сюда. Миш, тебе об этом ничего не известно?
Мишка нахмурился:
– Другие вещи? Нет, вообще впервые слышу. Может быть, мать знает.
Я старательно восстанавливала в памяти давний разговор с Джефом. Где это было – в Хоразоне? Нет, на пятом ярусе. Джеф был в ярости и отчаянии и выдал мне массу мелких подробностей. Вдруг там проскользнет какая-то деталь.
– Джеф говорил, что тетрадь нашлась на чердаке. – медленно произнесла я. – Среди прочих... личных вещей.
– Других чердаков тут нет. – сказал Мишка. Мы дружно осмотрелись. Маленькая пустая пыльная комната. Две кровати, которые не разбирались уже много лет. Рукомойник валяется в углу.
– Бесполезно. Все ценное Джеф наверняка увез. А остальное родители выкинули. – сказал Мишка.
– Какие бывают личные вещи? – задала Машка вопрос в пространство.
– Записная книжка. – сказала я. – Зубная щетка. Белье. Вообще одежда. Вспомнила! Книгу Корина нашли в кармане пальто!
Мишка посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.
– Я знаю, что это за пальто. – сказал он. – Маш, ну-ка, слазь с кровати.
Когда Машка подчинилась, он сбросил на пол подушки, кружевное покрывало, белье и перину, снова подняв тучу пыли. Под периной обнаружился древнего вида матрас, а на матрасе лежала сплющенная серовато-зеленая красноармейская шинель. Все пуговицы были срезаны, но материал выглядел почти как новый – не истлевший и не побитый молью.
– Вот оно. – довольно заявил Мишка. – Натуральное сукно. Отец хотел перешить себе на пальто, а потом помер, и мать положила шинель под матрас. – пускай ждет, пока я вырасту.
– Дай-ка мне. – отодвинула его Машка. Вдвоем мы минут десять обшаривали карманы Синели, прощупывали швы, в общем, тщательно исследовали каждый сантиметр ткани, сами не зная толком, что ищем. Результат был нулевой. Я разочарованно отложила шинель на кровать.
– Может, это было другое пальто? – с надеждой спросила я Мишку. Он устало пожал плечами:
– По-моему, это. А может, и нет. Завтра пошарим в шифоньере у матери. Там подобного барахла вагон.
– Кстати, неплохое пальтецо. – заметила я, глядя на бесполезную шинель. – Этакое, в стиле «милитари». Если отдать в химчистку, рукава подкоротить, обшить гарусом и подобрать красивые пуговицы, а к нему еще ботинки со шнуровкой до колена, на протекторе, стрижку «ежик» и темные очки... Миш, дай примерить!
Я напялила шинель и утонула в ней. Она была сыроватой, пахла тленом и неприятно холодила кожу. Потом захотела примерить Машка. Поскольку сестра была ниже меня ростом и коренастее, зрелище получилось еще потешнее. Мишка долго наблюдал за нами, а потом сказал:
– Дайте-ка мне!
Мишке шинель неожиданно пошла. В шинели нараспашку, с оборванными пуговицами и русыми вихрами он стал похож на белогвардейского корнета, которого ведут на расстрел. Так я ему и сказала. Мишка в ответ отдал честь на белогвардейский манер и принялся стаскивать шинель.
Вдруг его движения замедлились, а затем он и вовсе замер, наполовину вытащив руку из рукава.
– Застрял? Помочь? – заботливо спросила Машка.
Мишка отступил на шаг и глухим голосом сказал:
– Тихо.
Мы застыли, глядя на него с изумлением. Мишка сунул руку обратно в рукав. Он стоял, низко наклонив голову, и как будто к чему-то прислушивался.
– Что слу...
– Тихо. – едва слышно повторил он. – Я слышу голос.
Я увидела, что его лицо заблестело от пота, и мне внезапно стало жутко. Кажется, то же самое испытывала Машка.
– Внизу кто-то есть? – шепотом спросила она.
Мишка качнул головой, продолжая молчать. Мы тоже замерли, стараясь даже не дышать. В доме было так тихо, что я слышала, как внизу в комнате тикают часы. Машка беспокойно шевельнулась:
– В чем дело-то?
Мишка вздохнул, поднял голову, страдальчески сморщился и сказал:
– Я здесь уже был.
– В смысле?
– Ну, здесь. – Он обвел рукой комнату.
– Конечно, был! Это же твой дом. – нетерпеливо ответила Машка.
– Ну и что?!
– Не, он не это имеет в виду. – волнуясь, возразила я. Казалось, я понимаю, что с ним происходит. – У тебя дежа вю, да? Кажется, будто ты был тут раньше, когда тебя тут быть не могло...
– Только вот в чем штука. – морщась, продолжал Мишка. На мои слова он не отреагировал и вел себя так, как будто я ничего не говорила. – Помню, как отсюда уезжал, но не помню, как вернулся.
– Куда уезжал?
– В Москву. – сказал Мишка, поворачивая голову из стороны в сторону. – Ну здесь и грязь! Куда мамаша смотрит...
До меня начало доходить. Я вцепилась Машке руку, с ужасом гадая, чем все это кончится.
– Да ты отродясь не был в Москве. – возмутилась Машка. – А значит, и вернуться оттуда не мог.
– Как же я не вернулся, ежели здесь моя шинель? – впервые взглянув на нее, возразил Мишка. Он перевел взгляд вниз и укоризненно добавил: – И какие сволочи все пуговицы оборвали? В поезде,что ли?
Тут дошло и до Машки, что дело нечисто. Она вытаращилась на Мишку со страхом и подозрением:
– Миш, с тобой все в порядке?
Мишка не отреагировал, как будто обращались не к нему. Я сжала Машкину ладонь, давая понять, чтобы заткнулась.
– Что с ним? – пробормотала она, обращаясь ко мне.
– Ты что, не видишь, что это никакой не Мишка? – прошипела я ей в ухо. – Это дух Корина в его теле. Он, может, даже не знает, что умер. Он думает, что приехал домой из Москвы.
Машка побледнела и застыла в глубоком параличе. А я решила рискнуть.
– Воры тут были, воры. – запинаясь, сказала я, вступая в игру. – Все украли, даже пуговицы с шинели. И Книгу Ко... то есть тетрадку вашу с записями унесли.
Это было натуральной авантюрой – пытаться перехитрить призрака. Что будет дальше с нами, а главное – с Мишкой, я не могла и представить.
– Шут с ней, с этой тетрадкой. – с каким-то даже ожесточением заявил дух Корина. – Никому она не нужна. Меня из-за нее чуть в гэпэу не забрали. Кто тебе, говорят, это продиктовал? А там все написано, как есть: что, откуда, зачем...
– Я выхожу из тьмы луны навстречу рассвету. – начала я, трепеща. – Я есть земля и вода...
Я прочитала наизусть съеденный мной отрывок. Дух Корина внимательно слушал, благосклонно кивал и поправлял, когда я (нарочно) сбивалась. Дочитав до слов «...а образ отражается в воде...», я запнулась и искательно взглянула на Корина.