«Ланселет никогда не упрекнул бы ее за бездетность…» Гвенвифар с запозданием осознала, что кто-то назвал ее по имени, и испуганно подняла голову: неужто мысли ее открыты всем и каждому?
– Нет-нет, лорд мой Мерлин, довольно музыки, – произнес Артур. – Глядите, уже стемнело, и супругу мою клонит в сон. Она, верно, совсем измучилась, ухаживая за мною… Кэй, вели слугам накрывать на стол, а я пойду прилягу. Ужин пусть подадут мне в постель.
Гвенвифар подошла к Элейне и попросила девушку взять на себя ее обязанности; сама она побудет с мужем. Кэй отправился отдать распоряжения слугам; Ланселет протянул Артуру руку и тот, опираясь на палку, захромал к себе в спальню. Ланселет уложил короля в постель – нежнее и осторожнее любой сиделки.
– Если ночью ему что-нибудь понадобится, пусть непременно позовут меня; ты знаешь, где я сплю, – тихо сказал он Гвенвифар. – Мне его приподнять проще, чем кому-либо…
– Ох, нет-нет, думаю, теперь нужды в этом нет, однако ж спасибо тебе, – отозвалась королева.
Ланселет ласково коснулся ладонью ее щеки. Каким высоким казался он рядом с нею!
– Если хочешь, ложись со своими дамами, а я останусь и пригляжу за ним… судя по твоему виду, крепкий, спокойный сон тебе сейчас не помешает. Ты – как кормящая мать, что не знает покоя и отдыха, пока младенец не приучится спать до утра, не пробуждаясь то и дело. Я отлично способен позаботиться об Артуре – теперь тебе уже незачем бодрствовать у его изголовья! Я подежурю в комнате в пределах слышимости.
– Ты очень добр ко мне, – отозвалась королева, – но мне все же хотелось бы побыть с мужем.
– И все же пошли за мною, если я ему понадоблюсь. Не пытайся сама его приподнять – пообещай мне, Гвенвифар!
Как нежно и ласково прозвучало в его устах ее имя; куда нежнее, чем «моя королева» или «госпожа моя…»
– Обещаю тебе, друг мой.
Ланселет нагнулся и запечатлел на ее челе легкий, совсем невесомый поцелуй.
– Вид у тебя совсем измученный, – промолвил он. – Ложись и выспись хорошенько. – Ладонь его на мгновение задержалась на ее щеке, но Ланселет отнял руку – и молодая женщина почувствовала холод и ноющую боль, как если бы зуб разболелся.
Она прилегла рядом с Артуром. Какое-то время Гвенвифар казалось, что муж ее спит. Но вот в темноте прозвучал его голос:
– Он всегда был нам добрым другом, верно, жена моя?
– Даже брат не вел бы себя великодушнее.
– Мы с Кэем росли как братья, и я искренне к нему привязан, но права пословица: «Кровь не водица», и кровное родство означает близость, о которой я и помыслить не мог, пока не узнал своих кровных родичей… – Артур беспокойно заворочался, тяжело вздохнул. – Гвенвифар, мне нужно тебе кое-что сказать…
Молодая женщина похолодела от страха, сердце ее неистово заколотилось в груди: неужто Артур видел, как Ланселет целовал ее, и теперь упрекнет жену в неверности?
– Пообещай, что не расплачешься снова, – произнес Артур. – Я просто не могу этого вынести. Клянусь тебе, я даже не думаю тебя упрекать… но мы женаты вот уже много лет, и лишь дважды за это время ты надеялась на ребенка… нет-нет, не плачь, умоляю тебя, дай мне докончить, – взмолился король. – Очень может статься, что вина моя, а не твоя. У меня были и другие женщины, как это у мужчин водится. Но хотя я никогда даже не пытался скрыть, кто я такой, за все эти годы ни одна женщина не пришла ко мне и не прислала родственников сказать, что такая-то и такая-то родила мне сына-бастарда. Засим, может статься, это в моем семени нет жизни, так что, когда ты зачинаешь, плод даже в движение не приходит…
Гвенвифар опустила голову; волна волос упала ей на лицо. Значит, Артур тоже извел себя упреками?
– Моя Гвенвифар, послушай меня: королевству нужен ребенок. И ежели так случится, что ты однажды и впрямь произведешь на свет дитя во имя трона и государства, будь уверена: я ни о чем допытываться не стану. Что до меня, я в любом случае признаю рожденного тобою ребенка своим и воспитаю как своего наследника.
Щеки молодой женщины горели; казалось, еще немного – и она вспыхнет огнем. Неужто Артур считает ее способной на измену?
– Никогда, никогда не смогу я поступить так, лорд мой и король…
– Тебе ведомы обычаи Авалона… нет, жена моя, не прерывай меня, дай мне выговориться… там, когда мужчина и женщина сходятся таким образом, говорится, что дитя рождено от бога. Весьма хотелось бы мне, чтобы Господь послал нам ребенка, уж кто бы там ни исполнил Господню волю, его зачиная, – ты меня понимаешь? И ежели так случится, что орудием провидения станет мой лучший друг и ближайший родич по крови, так я стану благословлять и его, и рожденное тобою дитя. Нет-нет, не плачь, не надо, я не скажу более ни слова, – промолвил Артур, вздыхая. Он обнял жену, притянул ее голову к себе на плечо. – Не достоин я такой любви.
Спустя какое-то время он заснул, а Гвенвифар все лежала, не смыкая глаз, и по щекам ее медленно катились слезы. «Ох, нет, – думала она про себя, – любовь моя, дорогой господин мой, это я не достойна твоей любви; а теперь ты, по сути дела, сам дал мне дозволение изменить тебе». Внезапно, впервые в жизни, королева позавидовала Артуру с Ланселетом. Они оба – мужчины, они ведут жизнь деятельную, они отправляются в большой мир, рискуют на поле битвы жизнью или даже большим, однако от кошмарной необходимости выбирать мужчины свободны. А она – что бы она ни делала, какое бы решение ни принимала – будь то сущий пустяк, вроде того, подать ли на ужин козлятину или сушеное мясо, – всякий раз решение ложится ей на душу тяжким бременем, как если бы от ее поступка зависели судьбы королевств. А теперь вот ей предстоит выбирать, не положившись просто-напросто на волю Господа, подарить наследника королевству или нет; наследника, в жилах которого текла бы кровь Утера Пендрагона – или иная. Ну как она, женщина, может принимать подобное решение? Гвенвифар спряталась с головою под меховым покрывалом и свернулась в клубочек.
Не далее как нынче вечером сидела она в зале, любуясь Ланселетом, что внимал арфисту, и в сознание ее закралась эта самая мысль. Она давно любит Ланселета; но лишь теперь начинает осознавать, что желает его; в сердце своем она ничем не лучше Моргаузы, что на каждом шагу блудит и распутничает с мужними рыцарями и даже – этот скандальный слух шепотом передавался из уст в уста – с пригожими пажами и слугами. Артур такой добрый; со временем она полюбила его всей душой; здесь, в Каэрлеоне, она обрела мир и покой. Не должно тому быть, чтобы по замку и всей округе поползли срамные слухи на ее счет, не Моргауза же она, в самом деле!
Гвенвифар так хотелось быть хорошей христианкой, сохранить чистоту души и целомудрие, однако же немало значило для нее и то, что люди видят, сколь она добродетельна, и почитают ее королевой достойной и безупречной. Скажем, сама она за Моргейной ничего дурного не знала; Моргейна прожила рядом с нею три года и, насколько она, Гвенвифар, могла судить, в добродетели не уступала ей самой. Однако же ходили слухи, что Моргейна – ведьма, поскольку воспитывалась на Авалоне, обрела там немалые познания, разбирается в лекарственных травах и видениях; так что замковый люд и жители окрестных деревень перешептывались, будто Моргейна сносится с народом фэйри или даже с самим дьяволом. И даже сама Гвенвифар, отлично зная Моргейну, иногда сомневалась: как может то, о чем твердят всяк и каждый, оказаться неправдой?