– А королева еще и беременна в придачу и ехать может разве что шагом, – столь же раздраженно бросил Грифлет. – Может, попросишь кого-нибудь из самых своих медлительных всадников проводить королеву, а я поскачу с тобой в Тинтагель?
– Никто и не сомневается, что тебе охота быть в центре событий, Грифлет, – улыбнулся Гавейн, – но тебе поручили именно эту миссию, и никто тебе не позавидует. Не угостишь ли меня вином и хлебом? Я поскачу, не останавливаясь, чтобы на рассвете оказаться в Тинтагеле. У меня послание к Марку, военному вождю Корнуолла; он обязан привести своих рыцарей. Возможно, грядет та самая, предсказанная Талиесином великая битва, в которой мы либо погибнем, либо изгоним саксов с нашей земли раз и навсегда! Но только всем и каждому должно сражаться на стороне Артура.
– Теперь даже часть союзных саксов встанет за Артура, – сообщил Грифлет. – Скачи, Гавейн, раз так надо, и да пребудет с тобою Господь. – Рыцари обнялись. – Мы еще встретимся, друг, когда будет на то воля Божья.
Гавейн поклонился королеве. Гвенвифар протянула ему руку.
– Минуту… в добром ли здравии родственница моя Моргауза?
– Как всегда, госпожа.
– А золовка моя Моргейна – благополучна ли она? Я так понимаю, она при дворе Моргаузы?
– Моргейна? – озадаченно переспросил Гавейн. – Нет, госпожа. Родственницу мою Моргейну я не видел вот уже много лет. И в Лотиане она не появлялась, иначе матушка моя не преминула бы мне о том сообщить, – отозвался он учтиво, невзирая на нетерпение. – А теперь мне пора.
– Да пребудет с тобою Господь, – отозвалась Гвенвифар. Цокот копыт затих в ночи, а королева все стояла и глядела вслед всадникам.
– Уже скоро рассветет, – промолвила она наконец, – стоит ли укладываться снова или, может, снимемся с лагеря и поскачем в Каэрлеон?
Грифлет просиял.
– Верно, под таким дождем не очень-то уснешь, – согласился он, – и ежели ты в силах продолжать путь, госпожа, так весьма рад я буду выехать как можно скорее. Один Господь знает, что ждет нас в дороге, прежде чем доберемся мы до Каэрлеона.
Но, когда над вересковыми нагорьями поднялось солнце, ощущение было такое, словно отряд едет через края, уже опустошенные войной. В это время года земледельцам полагалось бы трудиться в полях, но хотя путешественники миновали несколько отдельно стоящих на склонах дворов, здесь не паслись овцы, не лаяли собаки, дети не выбегали на дорогу полюбоваться на всадников, и даже на римской дороге им не встретилось ни души. Дрожа от холода, Гвенвифар поняла: слух о войне уже пронесся по округе, и те, кто не в силах носить оружие, заперлись по домам, спрятавшись от проходящих армий – своих ли или враждебных.
«Повредит ли моему ребенку езда столь быстрая?» Однако теперь приходилось выбирать из двух зол: поставить под угрозу жизнь ребенка и свою из-за этой вынужденной скачки или помешкать в пути и, возможно, угодить в руки саксов. Королева решила про себя: Грифлету впредь не придется жаловаться на то, что она ему обуза. Она ехала верхом, не желая больше прятаться в носилках, во избежание новых упреков, и ей мерещилось, будто повсюду вокруг нее разливается страх.
Бесконечно-долгий день уже клонился к закату, когда впереди показалась сторожевая башня, воздвигнутая Утером в Каэрлеоне. В вышине развевалось величественное алое знамя Пендрагона; проезжая под ним, Гвенвифар осенила себя крестом.
«Ныне, когда всем христианам должно встать против варваров, подобает ли этому символу древней веры друидов стягивать к себе воинства христианского короля?» Некогда королева уже говорила об этом с Артуром, и тот ответствовал, что принес клятву править своим народом как Великий Дракон, не оказывая предпочтения ни христианам, ни язычникам, и, рассмеявшись, вытянул руки, на которых вдоль всей длины красовались вытатуированные варварские змеи. Королеве эти змеи внушали глубочайшее отвращение – не след христианину носить подобные символы! – но Артур был упрям и непреклонен.
– Я ношу их в знак возведения в королевский сан, с тех пор, как заступил в этой земле на место Утера. И более мы к этому разговору возвращаться не станем, госпожа. – И впредь никакие ее доводы не могли заставить Артура обсудить это с нею или хотя бы прислушаться к мнению священника.
– Власть священников – это одно, а королевская власть – совсем другое, моя Гвенвифар. Хотелось бы мне разделять с тобою все, что есть, однако же делить со мною еще и это ты не склонна, так что говорить с тобою о подобных предметах я не могу. Что до священников, это их нисколько не касается. Так что, повторю тебе, оставь. – Говорил Артур твердо, но ничуть не рассерженно, и тем не менее королева склонила голову и покорно умолкла. Однако же теперь, проезжая под знаменем Пендрагона, она задрожала всем телом. «Если нашему сыну суждено править христианской землей, подобает ли, чтобы над замком его отца развевалось знамя друидов?»
Отряд медленно ехал по равнине перед Каэрлеоном, где встали лагерем бесчисленные воинства. Рыцари, хорошо знавшие Гвенвифар, выходили ей навстречу и радостно приветствовали королеву; она улыбалась, махала рукой. Всадники миновали знамя Лота и лагерь людей Лотиана, северян, вооруженных пиками и боевыми топорами, закутанных в плащи из ярко крашенных тканей; над их стоянкой развевалось знамя Морриган, Великой госпожи Ворон, богини войны. Из одного из шатров вышел брат Гавейна, Гахерис, поклонился королеве и зашагал в замок вместе с ними, держась у стремени Грифлета.
– Грифлет, отыскал ли тебя мой брат? У него было послание к королеве…
– Мы повстречались с ним уже на исходе первого дня пути, так что проще было ехать дальше, – отвечала Гвенвифар.
– Я провожу вас до замка: все Артуровы соратники приглашены отужинать с королем, – сообщил Гахерис. – Гавейн страшно злился, что его выслали с поручениями, однако же гонца быстрее в целом свете не сыщешь. Твоя супруга здесь, Грифлет, но собирается перебираться в новый замок вместе с ребенком: Артур сказал, что всем женщинам должно уехать, там их защищать проще, а у него каждый человек на счету.
В Камелот! У Гвенвифар упало сердце: она-то мчалась от самого Тинтагеля, чтобы сообщить Артуру добрую весть о ребенке, а теперь он отошлет ее в Камелот, словно тюк какой-нибудь?
– Этого знамени я не знаю, – обронил Грифлет, глядя на золотого орла на шесте, – казалось, он того и гляди оживет. Знамя выглядело очень древним.
– Это – стяг Северного Уэльса, – пояснил Гахерис. – Уриенс тоже здесь, вместе с сыном Аваллохом. Уриенс утверждает, будто отец его отбил это знамя у римлян более ста лет назад. И очень может быть, что это – чистая правда! Люди холмов – славные бойцы, хотя в лицо им я этого не скажу.
– А это чье знамя? – полюбопытствовал Грифлет, но на сей раз, хотя Гахерис уже открыл рот, ответила ему Гвенвифар.
– Это – знамя моего отца Леодегранса, золотой крест на синем поле. – Она сама, еще совсем юной девушкой, живя в Летней стране, помогала прислужницам своей матери вышивать это знамя для короля. Говорили, будто ее отец выбрал для себя такой герб, услышав предание о том, как один из римских императоров накануне битвы узрел в небесах крест. « Вот под каким символом должно нам ныне драться, а не под змеями Авалона!» Королева поежилась, и Гахерис встревоженно оглядел свою спутницу.