– И все-таки ты не можешь здесь остаться. Этот замок защищен плохо, – в смятении убеждал Артур. – А войско в любой момент выступит в поход! И несправедливо было бы просить твоих дам задержаться с тобою, подвергаясь риску попасть в руки саксов. Я уверен, милая жена, дорога тебе не повредит; среди тех, кто уехал в Камелот на прошлой неделе, были и женщины в положении; и, уж конечно, тебе никак нельзя жить здесь совсем одной, в отсутствие других женщин; ведь Каэрлеон и впрямь превратится в настоящий военный лагерь, моя Гвен!
Гвенвифар оглядела свою свиту.
– Неужто ни одна из вас не останется со своей королевой?
– Я останусь с тобою, кузина, ежели будет на то дозволение Артура, – промолвила Элейна.
– И я останусь, если супруг мой не возражает, хотя сын наш уже в Камелоте, – подхватила Мелеас.
– Нет, Мелеас, ты поезжай к ребенку, – возразила Элейна. – Я с королевой в родстве, и все, что в силах вынести Гвенвифар, вынесу и я, даже если нам предстоит жить в военном лагере бок о бок с мужчинами. – Девушка встала рядом с королевой и взяла ее за руку. – Но, может статься, в носилках ты все-таки доехала бы? В Камелоте куда безопаснее.
Ланселет поднялся на ноги, подошел к королеве, наклонился к ее руке и тихонько проговорил:
– Госпожа моя, умоляю: поезжай с женщинами. Возможно, не пройдет и нескольких дней, как вся округа превратится в дымящееся пепелище, как только нагрянут саксы. А в Камелоте ты окажешься совсем рядом с королевством твоего отца. Кроме того, моя мать живет на Авалоне, в каком-нибудь дне пути: она – прославленная целительница и повитуха; конечно же, она навестит тебя и позаботится о тебе как должно и даже останется с тобою до родов. Если я пошлю к матери гонца и попрошу поспешить к тебе, ты ведь поедешь?
Гвенвифар опустила голову, борясь со слезами. «И снова должно мне покориться чужой воле; таков удел всех женщин, и неважно, чего я хочу и него не хочу!» А теперь вот даже Ланселет пытается заставить ее покориться. Гвен вспомнила, как добиралась до Каэрлеона от Летней страны; даже при том, что рядом была Игрейна, она себя не помнила от ужаса… и никогда ей не забыть этот бесконечно долгий день, когда ехала она через кошмарные вересковые пустоши от Тинтагеля… А вот теперь она под надежной защитой стен, и, кажется, никогда не пожелает покинуть это безопасное прибежище.
Возможно, когда она окрепнет, а на руках у нее будет мирно спать здоровенький сын… возможно, тогда она осмелится-таки отправиться в путь, но не сейчас… а Ланселет, видите ли, предлагает ей в утешение общество своей матери, этой злобной колдуньи! Неужто он и впрямь думает, что она подпустит такую ведьму к своему сыну? Артур пусть сколько хочет оскверняет себя обетами и сношениями с Авалоном, но сына ее языческое зло не затронет.
– Благодарю за заботу, Ланселет, – упрямо отозвалась она, – но до рождения сына я с места не стронусь.
– Даже если бы тебя отвезли не куда-нибудь, а на Авалон? – предложил Артур. – Места безопаснее для тебя и нашего сына в целом свете не сыщешь.
Гвенвифар вздрогнула, осенила себя крестом.
– Сохрани меня Господь и Пресвятая Мария! – прошептала она. – Я скорее в страну фэйри отправлюсь!
– Гвенвифар, ну, послушай же меня… – настойчиво начал было король, но тут же обреченно вздохнул, и Гвенвифар поняла: она победила! – Пусть будет так, как ты хочешь. Если тебе кажется, что ехать – опаснее, чем оставаться, тогда не дай мне Господь принуждать тебя…
– Артур, и ты ей позволишь? – свирепо вмешался Гахерис. – А я скажу тебе: привяжи ее к коню, словно тюк, и отошли прочь, хочет она того или нет. Король мой, или ты станешь прислушиваться к женским бредням?
Артур устало покачал головой.
– Довольно, кузен, – промолвил он, – сразу видно: ты – человек неженатый. Гвенвифар, делай, как знаешь. Можешь оставить при себе Элейну, одну служанку, повитуху и своего исповедника, но не больше. Все прочие выезжают на рассвете. А теперь ступай к себе, Гвен, мне некогда.
И королева, покорно подставляя щеку для обязательного мужнего поцелуя, – чувствовала себя так, словно победа ее обернулась поражением.
Прочие женщины отбыли на рассвете. Мелеас просилась остаться с королевой, но Грифлет не захотел и слушать.
– У Элейны нет ни мужа, ни ребенка, – отвечал рыцарь. – Вот пусть она и остается. Однако же на месте короля Пелинора я бы точно отправил дочку в Камелот, и на королеву бы не посмотрел. А вот ты поедешь, так и знай, госпожа моя. – И Гвенвифар померещилось, что Грифлет бросил в ее сторону взгляд, исполненный глубокого презрения.
Артур ясно дал ей понять, что большая часть замка ныне отводится под военный лагерь, так что ей должно оставаться в своих покоях вместе с Элейной и служанками. Мебель ее почти всю отправили в Камелот; теперь в спальню перенесли кровать из гостевой комнаты; это ложе королева разделяла с Элейной. Артур ночевал в лагере вместе со своими людьми; раз в день он присылал кого-нибудь справиться, как там жена, однако самого его Гвенвифар почти не видела.
Поначалу королева ожидала, что войска вот-вот выступят на битву с саксами, или что бой произойдет прямо здесь, перед замком, но дни шли за днями, недели за неделями, а вестей так и не было. Один за другим приезжали гонцы и посланники, в Каэрлеон стекались все новые воинства, однако, запертая в своих покоях с примыкающим к ним крохотным садиком, слышала она лишь обрывки новостей – все, что приносили ей служанка с повитухой, – изрядно искаженные, и по большей части сплетни. Время тянулось бесконечно; по утрам ее тошнило и хотелось только лежать, однако позже королеве сделалось лучше, и теперь она беспокойно расхаживала по садику: делать ей было нечего, кроме как представлять про себя, как страшные захватчики-саксы движутся в глубь острова, да думать о ребенке… Королева с удовольствием шила бы одежки для малыша, но шерсти, чтобы прясть, не было во всем замке, да и большой ткацкий станок увезли прочь вместе с остальной мебелью.
Однако же маленький станок у нее остался, а еще – шелк, и пряжа, и принадлежности для вышивания – все то, что она возила с собою в Тинтагель. И Гвенвифар задумала выткать знамя… Некогда Артур пообещал ей, что, когда жена подарит ему сына, она сможет попросить в дар все, что угодно, – все, что в его власти. И королева задумала про себя: в этот счастливый день она попросит Артура отречься от языческого знамени Пендрагона и принять Христов крест. Вот тогда вся эта земля под властью Верховного короля станет воистину христианской, а Артуров легион превратится в священное воинство, и Дева Мария возьмет его под свою руку.
Королева представляла себе нечто невыразимо-прекрасное: синее знамя с золотой вышивкой, а на плащ Пресвятой Девы пойдут ее бесценные алые шелка. Иных занятий у Гвенвифар не было, так что трудилась она с утра до ночи, и, благодаря помощи Элейны, под пальцами ее прихотливый узор рос не по дням, а по часам. «В каждый стежок на этом знамени вплету я молитвы о сохранности Артура и о том, чтобы земля сия стала воистину христианской от Тинтагеля до Лотиана…»