От волнения Ланселет заговорил громче, и в глазах его снова появился нездоровый блеск, и Моргейне привиделся нагой человек, мчащийся через лес.
– Не думай о том времени, милый, – поспешно сказала Моргейна. – Оно осталось позади.
Ланселет глубоко, прерывисто вздохнул, и блеск в его глазах угас.
– Ныне цель моих поисков – Галахад. Я не знаю, что он увидел – быть может, ангела, – равно как не знаю, почему на одних зов Грааля подействовал так сильно, а на других почти не подействовал. Мне кажется, из всех рыцарей один лишь Мордред так ничего и не увидел – или оставил это при себе.
«Мой сын вырос на Авалоне. Его не обмануть магией Богини», – подумала Моргейна и чуть было не сказала Ланселету, что именно он тогда видел. Ведь он тоже в молодости прошел посвящение на Авалоне! Нельзя допустить, чтоб он считал это каким-то христианским чудом! Но, услышав в голосе Ланселета незнакомые нотки, Моргейна лишь опустила голову и промолчала. Богиня послала ему в утешение некое видение – и кто Моргейна такая, чтоб теперь лишать его этого утешения?
Она стремилась к этому. Она этого добивалась. Артур изменил Богине, и Богиня развеяла созданное им братство. И вот последняя шутка судьбы: святейшее из ее видений породило легенду, которой христиане будут поклоняться с особым пылом. В конце концов Моргейна произнесла, коснувшись руки Ланселета:
– Знаешь, Ланселет, иногда мне кажется: что бы мы ни делали, это не имеет никакого значения. Мы только думаем, будто что-то делаем, а на самом деле это боги играют нами. Мы – всего лишь орудия в их руках.
– Если бы я верил в это, я сошел бы с ума раз и навсегда, – сказал Ланселет.
Моргейна печально улыбнулась.
– А я б, наверно, сошла с ума, если б не верила в это. Я должна – просто должна верить, – что не имела возможности поступать иначе.
«… должна верить, что у меня никогда не было выбора… не было возможности отказаться от участия в посвящении короля, возможности уничтожить Мордреда, не дав ему родиться, возможности пойти против воли Артура, решившего выдать меня за Уриенса, возможности не прикладывать руку к смерти Аваллоха, возможности не привлекать Акколона на свою сторону… не было возможности избавить Кевина Арфиста от казни, причитающейся предателям, и спасти Нимуэ…»
– А я должен верить, что это в силах человеческих – знать правду, выбирать меж добром и злом и знать, что от его выбора что-то зависит… – сказал Ланселет.
– О, да! – согласилась Моргейна. – Если только человек знает, что такое добро. Но не кажется ли тебе, кузен, что в этом мире даже зло частенько рядится в одежды добра? Иногда мне кажется, что это сама Богиня заставляет дурное выглядеть добрым, и единственное, что мы можем сделать…
– Тогда Богиня и вправду – враг рода человеческого, как о ней говорят священники, – сказал Ланселет.
– Ланселет! – с мольбой воскликнула Моргейна, подавшись к нему. – Никогда не вини себя! Ты делал то, что должен был делать. Поверь – все это было предопределено судьбой…
– Не поверю! Или мне придется тут же, не медля, убить себя, чтоб не позволить Богине и дальше использовать меня или вершить зло с моей помощью! – яростно отозвался Ланселет. – Моргейна, ты обладаешь Зрением, а я – нет, но не могу я поверить, что это по божьей воле Артур и весь его двор должны оказаться в руках у Мордреда! Я уже говорил тебе: я попал сюда потому, что так распорядилось мое сознание – само, без моего ведома. Я вызвал авалонскую ладью, сам того не понимая, и приплыл на остров, но теперь мне кажется, что ничего лучшего я и придумать не мог. Ты, обладающая Зрением, можешь заглянуть в волшебное зеркало и узнать, где находится Галахад! Я готов даже вынести его гнев и потребовать, чтоб он отказался от поисков Грааля и вернулся в Камелот…
Моргейне показалось, что земля дрогнула у нее под ногами. Однажды она в болотах неосторожно сошла с тропы и почувствовала, как вязкая грязь заколебалась и начала расступаться; вот и сейчас она ощутила нечто подобное, и ей отчаянно захотелось побыстрее выбраться куда-нибудь в безопасное место… Моргейна услышала собственный голос, доносящийся откуда-то издалека:
– Ты действительно вернешься в Камелот вместе со своим сыном, Ланселет…
Но отчего же ей так холодно? Отчего этот холод вытягивает из нее последние силы?
– Я загляну в зеркало, раз ты так хочешь, родич. Но я не знаю Галахада, и может статься, не увижу ничего такого, что могло бы тебе помочь.
– Но все-таки – пообещай сделать все, что в твоих силах! – взмолился Ланселет.
– Я же сказала, что загляну в зеркало, – отозвалась Моргейна. – Но все будет так, как решит Богиня. Идем.
Солнце стояло уже высоко; когда они спускались к Священному источнику, сверху донеслось карканье ворона. Ланселет перекрестился, защищаясь от дурной приметы, но Моргейна подняла голову и переспросила:
– Что ты сказала, сестра?
В сознании у нее зазвучал голос Враны: «Не бойся. Мордред не убьет Галахада. Но Артур убьет Мордреда».
– Так Артур по-прежнему остается Королем-Оленем, – вслух произнесла Моргейна.
Ланселет изумленно уставился на нее.
– Ты что-то сказала, Моргейна?
Моргейна вновь услышала Врану. «Не к Священному источнику – к чаше, и немедленно! Час пробил».
– Куда мы идем? – спросил Ланселет. – Я что, позабыл дорогу к Священному источнику?
И Моргейна, вскинув голову, поняла, что пришла не к источнику, а к небольшой церквушке, в которой древнее христианское братство проводило свои богослужения. Они утверждали, что церковь построена на том самом месте, где старец Иосиф воткнул свой посох в склон холма, именуемого холмом Уставших. Моргейна взялась за ветку Священного терна. Терновник проколол ей палец до кости, и Моргейна, сама не понимая, что делает, протянула руку и провела на лбу у Ланселета кровавую черту.
Ланселет с испугом взглянул на нее. Моргейна услышала негромкое пение хора. «Кирие элейсон, Христе элейсон». Она тихо вошла в церковь и, к собственному удивлению, преклонила колени. Церковь была заполнена туманом, и Моргейне казалось, что сквозь этот туман она видит другую церковь, расположенную на Инис Витрин, и слышит, как другой хор выводит: «Кирие элейсон…» – но в этот хор вплетались и женские голоса. Да, это наверняка слышится с Инис Витрин – ведь в церкви на Авалоне нет женщин; а там, должно быть, поют монахини. На миг Моргейне почудилось, будто рядом с ней опустилась на колени Игрейна, и она услышала голос матери, нежный и чистый. «Кирие элейсон…» Священник стоял у алтаря. А потом рядом с ним словно бы возникла Нимуэ; ее чудные золотистые волосы струились по спине, и была она прекрасна, словно Гвенвифар в молодости. Но Моргейна не почувствовала, как в былые дни, безумной ревности и зависти – она взирала на красоту девушки с чистейшей, непорочной любовью… Туман сгущался. Моргейна уже почти не видела стоящего рядом с ней Ланселета – но вместе с тем она ясно различала Галахада, преклонившего колени у алтаря другой церкви. Лицо юноши сияло, словно на нем отражался нездешний свет, и Моргейна поняла, что он тоже глядит сквозь туманы – в церковь на Авалоне, где стоит Грааль…