– Милый мой друг, я любил Галахада как сына. Нам всем будет очень не хватать его.
Гвенвифар не могла более этого вынести. Она шагнула вперед, не обращая внимания на окружающих, протянула Ланселету руку и дрожащим голосом произнесла:
– Я скучала по тебе и рада, что ты вернулся к нам, но мне искренне жаль, что тебе пришлось вернуться со столь печальной вестью.
– Отнесите Галахада в ту церковь, где он принял рыцарское посвящение, – негромко приказал Артур своим людям. – Пусть он покоится там; а завтра состоятся похороны, подобающие моему сыну и наследнику.
Отвернувшись, король пошатнулся, и Гвидион быстро поддержал его под локоть.
Гвенвифар нечасто плакала в последнее время, но при взгля-де на лицо Ланселета, столь измученное и изможденное, королева почувствовала, что не в силах сдержать слезы. Что выпало на его долю за этот год, проведенный в погоне за Граалем? Болезни, пост, усталость, раны? Никогда еще Гвенвифар не видела на его лице такой скорби – даже когда Ланселет явился к ней, чтоб сообщить о своем браке с Элейной. Королева заметила, сколь тяжело опирается Артур на руку Гвидиона, и вздохнула. Ланселет сжал ее руку и мягко произнес:
– Теперь я даже рад тому, что Артур получше узнал своего сына и оценил его по достоинству. Это смягчит его горе.
Гвенвифар покачала головой. Ей не хотелось сейчас размышлять о том, какие последствия это будет иметь для Гвидиона и Артура. Сын Моргейны! Сын Моргейны – наследник Артура! Нет, сейчас это ее не утешит!
Тут к королеве подошел Гарет и, поклонившись, сказал:
– Госпожа, приехала моя мать…
И Гвенвифар вспомнила, что не подобает ей стоять одной среди мужчин. Ее место с прочими дамами. И еще она поняла, что не в силах сейчас сказать ни единого слова утешения – ни Артуру, ни даже Ланселету.
– Я рада приветствовать тебя, королева Моргауза, – холодно произнесла Гвенвифар и подумала: "Я ведь солгала Моргаузе – следует ли мне считать это грехом? Может, добродетельнее было бы сказать: "Я приветствую тебя, королева Моргауза, ибо так велит мой долг, но я ничуть не рада тебя видеть. Лучше бы ты сидела в своем Лотиане – или провалилась в преисподнюю, мне это безразлично!" Она увидела, что Ниниана тоже подошла к Артуру – так, что теперь король шел между нею и Гвидионом, – и нахмурилась.
. – Леди Ниниана! – холодно окликнула Гвенвифар. – Думаю, сейчас дамам лучше удалиться отсюда. Подыщи покои для королевы Моргаузы и позаботься, чтоб там было все необходимое.
Гвидион сердито взглянул на Гвенвифар, но возразить не осмелился. И Гвенвифар, покидая вместе со своими дамами двор крепости, подумала, что в положении королевы тоже есть свои преимущества.
Весь день ко двору Артура съезжались соратники и рыцари Круглого Стола, и Гвенвифар пришлось хлопотать над приготовлениями к завтрашнему пиру – которому суждено было оказаться погребальным. Завтра, в день Пятидесятницы, рыцари Артура, уезжавшие на поиски Грааля, воссоединятся вновь. Гвенвифар успела увидеть много знакомых лиц. Но она знала, что многим уже не суждено вернуться: Персеваль, Боре, Ламорак… Гвенвифар чуть мягче взглянула на Моргаузу; она знала, что королева Лотиана искренне горюет по Ламораку. Самой Гвенвифар казалось, что Моргауза ставит себя в нелепое положение, в ее-то годы обзаводясь столь молодым возлюбленным, но горе есть горе, и Гвенвифар сама видела, что во время погребальной службы по Галахаду, когда священник заговорил обо всех прочих, павших во время поисков Грааля, Моргауза опустила вуаль, скрывая слезы, а после службы лицо ее было все в красных пятнах.
Всю прошлую ночь Ланселет просидел в церкви над телом сына, и Гвенвифар даже не могла поговорить с ним наедине. Теперь же, после отпевания, королева велела Ланселету сесть за обедом рядом с ней и Артуром; наполняя его кубок, она надеялась, что Ланселет напьется допьяна и хоть ненадолго позабудет о своем горе. Ей больно было смотреть на лицо Ланселета, покрывшееся морщинами, осунувшееся от страданий и лишений, и на его кудри, сделавшиеся ныне совсем седыми. И она, любившая Ланселета сильнее всех на свете, не могла при людях даже обнять его и поплакать вместе с ним. Эта боль терзала ее уже много лет: почему, ну почему она не имеет права обратиться к нему при всех, почему она должна молча восседать рядом и всегда оставаться лишь его родственницей и королевой? Сейчас это было даже ужаснее, чем обычно, но Ланселет не поворачивался к Гвенвифар и старался не смотреть ей в глаза.
Поднявшись, Артур выпил за тех рыцарей, что никогда уж не вернутся из странствий.
– И сейчас я при всех клянусь, что до тех пор, пока я жив и пока стоит Камелот, их жены и дети никогда не узнают нужды, – объявил он. – Ваша скорбь – моя скорбь. Наследник моего трона умер, странствуя в поисках Грааля.
Артур повернулся и протянул руку Гвидиону; тот медленно приблизился. Сейчас, в простой белой тунике, Гвидион выглядел моложе своих лет. Его темные волосы были перехвачены золотистой лентой.
– Соратники мои, в отличие от всех прочих, король не может позволить себе долго предаваться горю. А потому я прошу вас оплакать вместе со мною моего погибшего племянника и приемного сына, которому так и не суждено было унаследовать мой трон. И сейчас, когда горе наше еще свежо, я прошу вас признать Гвидиона – сэра Мордреда, – сына моей единственной сестры, Моргейны Авалонской, моим наследником. Гвидион молод, но он – один из мудрейших моих советников.
Король поднял кубок и сделал глоток.
– Я пью за тебя, сын мой, и за твое царствование, что придет на смену моему.
Гвидион преклонил колени перед Артуром.
– Да будет твое царствование долгим, отец мой!
Гвенвифар показалось, будто Гвидион смахнул слезу, и сердце ее немного смягчилось. Соратники опорожнили кубки и, следуя примеру Гарета, разразились приветственными возгласами.
Но Гвенвифар безмолвствовала. Она знала, что это неизбежно, но никак не ожидала, что все произойдет так скоро, прямо на тризне по Галахаду! Королева повернулась к Ланселету и прошептала:
– Лучше бы он подождал! Лучше бы он посовещался со своими советниками!
– Так ты не знала, что он задумал? – спросил Ланселет. Он взял Гвенвифар за руку, осторожно пожал и удержал ее ладонь в своей. Его пальцы были худыми и жесткими, а не юными и мягкими, как некогда; смешавшись, Гвенвифар попыталась отнять руку, но Ланселет не отпустил ее. Он произнес, поглаживая пальцы королевы:
– Артуру не следовало предпринимать такой шаг, не предупредив тебя…
– Видит Бог, я не имею права жаловаться – ведь я так и не сумела подарить ему сына, и ему остался лишь сын Моргейны…
– И все же ему следовало предупредить тебя, – сказал Ланселет.
Гвенвифар отстраненно подумала: кажется, он впервые решился порицать Артура, хоть и мимолетно. Ланселет поднес ее руку к губам и нежно поцеловал, а потом, когда Артур и Гвидион подошли к ним, отпустил. Слуги начали разносить блюда с горячим мясом и подносы с фруктами и свежевыпеченным хлебом и расставлять на столе сладости. Гвенвифар позволила слуге положить ей немного мяса и фруктов, но почти не прикоснулась к еде. Она заметила, что им с Ланселетом поставили одну тарелку на двоих – как частенько делала она сама во время прошлых пиров в день Пятидесятницы, – и улыбнулась. А Ниниана, сидевшая рядом с Артуром, ела из одной тарелки с ним. Раз король даже назвал ее дочкой, и это придало мыслям Гвенвифар иное направление: может, он смотрит на Ниниану как на будущую жену своего сына? К ее удивлению, та же самая мысль явно посетила и Ланселета.