– Идем, – повторила она бесстрастно. – Я покажу дорогу.

Развернувшись, Моргейна услышала, как они двое смеются за ее спиной, и сквозь свинцовую волну ненависти пробилась мысль: не над ней ли они потешаются? В ушах ее звенел детский голосок Гвенвифар:

– Но ты-то не из этого кошмарного места, правда? Ты на фэйри не похож, ты не маленький и не безобразный.

Нет, думала про себя Моргейна, конечно же, нет, Ланселет так хорош собой, а она… маленькая и страхолюдная. Эти слова выжигали ей сердце, девушка забыла, что как две капли воды похожа на Вивиану, а в ее глазах Вивиана прекрасна. А, опять Ланселет: «Нет-нет, мне ужасно хотелось бы пойти с тобой… честное слово, хотелось бы… но я обещал нынче вечером отужинать с одним родственником, а моя мать и без того мною недовольна, не хватает еще, чтобы и пожилой господин тоже рассердился. Нет же, я не с Авалона…» А потом, спустя минуту: «Нет, она… ну, вроде как кузина моей матери или что-то в этом духе, мы знали друг друга еще детьми, вот и все». Вот теперь Моргейна знала доподлинно: речь идет о ней. Как же быстро все, что произошло между ними, свелось к отдаленному семейному родству! Отчаянно сдерживая слезы, от которых стеснилось в горле, зная, что, расплакавшись, она покажется этим двоим еще более безобразной, Моргейна ступила на твердую почву.

– Твой монастырь вон там, Гвенвифар. Смотри, не сходи с тропы, а то опять заблудишься в туманах.

Только теперь Моргейна разглядела, что девчонка держится за руку Ланселета. Тот с явной неохотой выпустил ее ладошку.

– Спасибо тебе, о, спасибо! – воскликнула девочка.

– Благодарить нужно Моргейну, – возразил Ланселет. – Это она знает все тропы, ведущие к Авалону и назад.

Девочка застенчиво искоса глянула на свою провожатую – и учтиво присела:

– Спасибо, госпожа Моргейна.

Моргейна глубоко вдохнула, вновь запахнувшись в незримый плащ жрицы – чары, что могла вызывать по своей воле; невзирая на грязную, изорванную одежду, босые ноги, мокрые волосы, что рассыпались по плечам, спутавшись в колтуны, она вдруг явилась взгляду высокой и статной, исполненной грозного величия. Она холодно подняла руку в благословляющем жесте, молча развернулась и жестом же приказала Ланселету следовать за собою. Даже не видя, Моргейна знала, что в глазах девочки вновь отразились благоговение и страх. Она безмолвно двинулась прочь – бесшумной скользящей поступью жрицы Авалона. Ланселет неохотно побрел вслед за нею.

Спустя мгновение Моргейна оглянулась, но туманы уже соткались в непроницаемую завесу, и девочка исчезла.

– Как ты это делаешь, Моргейна? – потрясение осведомился Ланселет.

– Что «это»? – отозвалась она.

– Ты вдруг показалась такой… такой… похожей на мою мать. Статная, отчужденная, надменная и… не вполне настоящая. Точно демонесса. Бедную девочку насмерть перепугала, зачем, право?

Моргейна прикусила язык, сдерживая внезапно нахлынувшую ярость.

– Кузен, я такова, какова есть, – холодно и загадочно ответствовала она и, развернувшись, стремительно зашагала по тропе впереди него. Девушка устала, озябла, ее тошнило от отвращения, ей отчаянно хотелось остаться наедине с собою в Доме дев. Ланселет, похоже, далеко отстал, но теперь ей было все равно. Отсюда он и сам дорогу найдет.

Глава 13

Весной следующего года, в грозу, – на исходе зимы бури с дождем не редкость, – однажды поздно ночью на Авалон прибыл Мерлин. Владычица изумленно выслушала известие.

– В подобную ночь лягушки и те тонут, – промолвила она. – Что привело его в такую непогоду?

– Не знаю, Владычица, – ответствовал молодой ученик друидов, доставивший весть. – Он даже за ладьей не послал, но прошел сам по сокрытым тропам, и говорит, что должен увидеться с тобой сегодня же ночью, до того как ты ляжешь спать. Я прислал ему сухую одежду – его собственная была в жутком состоянии, как ты можешь вообразить. Я бы вина и еды ему тоже принес, да только он говорит, что, возможно, поужинает с тобой.

– Передай, что его ждет радушный прием, – промолвила Вивиана, старательно добиваясь того, чтобы голос звучал бесстрастно, – она превосходно освоила искусство скрывать свои мысли, – но как только юноша исчез, позволила себе изумленно нахмуриться.

Она позвала прислужниц и велела принести ей не обычный скудный ужин, но снедь и вино для Мерлина и заново развести огонь.

Спустя какое-то время за дверью послышались его шаги, войдя, гость направился прямиком к огню. Ныне Талиесин был согбен годами, волосы и борода его совсем побелели, в зеленом облачении ученика барда он смотрелся несколько нелепо – платье оказалось ему слишком коротко, так что из-под нижнего края торчали костлявые лодыжки. Вивиана усадила старика у огня – он все еще дрожал – и поставила рядом с ним блюдо с едой и чашу с вином – доброе яблочное вино с самого Авалона в чеканной серебряной чаше.

Сама она присела рядом на низкий табурет и, глядя, как гость ест, тоже подкрепилась хлебом и сушеными фруктами. Когда же Мерлин отодвинул блюдо и пригубил вина, она промолвила:

– Теперь расскажи мне все, отец.

Старик улыбнулся собеседнице.

– Вот уж не ждал услышать от тебя такое обращение, Вивиана. Или ты думаешь, что я, впав в старческое слабоумие, принял духовный сан?

Владычица покачала головой.

– Нет, – промолвила она, – но ты был возлюбленным моей матери, которая носила титул Владычицы до меня, и ты стал отцом двух моих сестер. Вместе служили мы Богине и Авалону столько лет, что мне уж и не счесть, и, как знать, может, нынче ночью я тоскую по утешению отцовского голоса… сама не знаю. Нынче ночью я чувствую себя совсем старой, оте… Талиесин. А что, по-твоему, я слишком стара, чтобы быть тебе дочерью?

Старый друид улыбнулся:

– Что ты, Вивиана. Над тобою время не властно. Я знаю, сколько тебе лет, но ты и по сей день для меня – лишь девочка. Даже теперь ты могла бы избрать столько возлюбленных, сколько пожелала бы, захоти ты только.

Вивиана досадливо отмахнулась.

– Будь уверен, за всю свою жизнь я не встречала мужчины, что значил бы для меня больше, нежели необходимость, или долг, или удовольствие одной ночи, – промолвила она. – И только раз, сдается мне, я столкнулась с мужчиной, почти равным мне по силе, – не считая тебя, конечно. – Владычица рассмеялась. – Хотя, будь я десятью годами моложе… как, по-твоему, смотрелась бы я на троне рядом с королем. А сын мой годится на роль наследника?

– Не думаю, что Галахад – или как он там себя теперь называет? Ланселет, кажется? – не думаю, что он – из того материала, из которого делаются короли. Он – мечтатель, тростинка, колеблемая ветром.

– Но если бы отцом его стал Утер Пендрагон…

Талиесин покачал головой: