Под приятную беседу шампанское в бутылке быстро закончилось. Миссис Биркин наклонилась и поставила бутылку на пол возле барной стойки, едва не свалившись со стульчика. Но Наташа вовремя удержала ее за локоть.
— Блин! — удивилась Джейн и посмотрела на хозяйку дома блестящими глазами.
Лицо ее пылало.
— А тащи еще шампанского! — приказала она и махнула рукой, рискуя опрокинуться на спину.
Джон сам отвез гостей в Нью-Йорк. Удивительно, но и мистер Биркин оказался немного нетрезвым. Он хлопнул Джона по плечу и обратился к Наташе:
— Гордись своим мужем! Миллиардер, а готов работать таксистом.
Миссис Биркин хихикнула и громко икнула.
Пока гости садились в «Мерседес», Джон успел спросить Наташу:
— Как она тебе?
— Будем дружить.
На самом деле Джейн не вызывала у нее ни отвращения, ни раздражения. Миссис Биркин была открытым и наивным человеком: все, что она делала, делала от души и обстоятельно. Сама не всегда понимала шутки и удивлялась, почему кто-то не смеется над ее остротами. Удивлялась по-детски и при этом хлопала ресницами. А еще она умела любой разговор перевести на интимную сферу.
— В Нью-Йорке мы временно, — рассказывала миссис Биркин новой подруге, — а так в Вашингтоне живем. Здесь у нас командировка при секретариате ООН — мистер Биркин одного африканского представителя обрабатывает на предмет смены руководства его страны, где есть нефть и алмазы. Ты представляешь, муж меня с этим африканцем познакомил, и у того, как меня увидел, аж глаза кровью налились. Мы потом с ним встретились пару раз. Он хотел еще встречаться, но я сказала: «Когда станешь президентом в своей Африке, тогда хоть каждый день».
— А что мистер Биркин по этому поводу думает?
— По поводу секса? Ничего не думает, ему не до того. Он политикой занимается и разведкой.
В России ее звали Зиной Пахомовой. Джиной стал называть сбежавший от бандитов адвокат Яков Брук. Имя Джейн Зинаида придумала себе сама. Она казалась себе настоящей американкой и удивлялась тому, почему люди, пришедшие к ней в банк, очень долго рассматривают табличку на дверях ее кабинета, а войдя внутрь, интересуются, когда придет миссис Биркин.
— Дело в том, — объяснила наивной приятельнице Наташа, — что одна Джейн Биркин уже есть на свете, причем весьма известня. Она — англичанка, певица, снявшаяся во многих французских фильмах.
— Ты не врешь? — не поверила бывшая Зина.
— А зачем? Мне один сокурсник подарил диск с ее песнями, одна из которых была очень популярной. Римский папа даже наложил на нее проклятие. Песня назвалась «Я тебя люблю, ты меня тоже нет». Тот сокурсник считал, что я на нее очень похожа.
— А-а, — изобразила пробуждение памяти Джейн, — это такая, с лошадиной внешностью?
Себя она считала красавицей, и Джозеф Биркин всячески поддерживал супругу в данном убеждении.
Судя по всему, работа в банке не очень утруждала ее. К тому же ходить в офис каждый день никто не заставлял — клиенты из России всегда за пару суток предупреждали звонками о своем возможном визите. В случае необходимости присутствия в банке по другому поводу миссис Биркин также извещали звонками. Когда Наташа удивилась такому демократичному графику работы, Джейн ответила, что ею просто очень дорожат, так как основные клиенты банка — граждане России, в силу разных причин скрывающие свои доходы: депутаты, губернаторы, чиновники и даже один начальник регионального ГИБДД.
Джейн приезжала к Наташе почти ежедневно, считая, что оказывает неоценимую помощь в подготовке вечеринки, а на самом деле просто поболтать. Говорить же девица могла долго. И еще она очень любила французское шампанское.
Хозяйка дома и гостья уже час сидели у стойки и мило беседовали. Хотя говорила и пила шампанское в основном Джейн, Наташа слушала, поднимала свой бокал, касалась им бокала миссис Биркин, а потом ставила обратно на стойку.
— Я тогда не знала, кто тот мужик в России. А потом мне наш управляющий сказал, что этот клиент чрезвычайно важен для нас, потому что он сенатор, и поручил мне отслеживать все движения на его счете: откуда приходят средства, куда мы их переправляем, сколько владелец снимает наличных и в каких странах… На вид такой плюгавенький мужичонка, но одет хорошо. Предложил мне недавно как-нибудь обсудить наше сотрудничество в каком-нибудь заведении на мой выбор. Вот я и думаю, соглашаться или нет. Может, его в «Масу» пригласить? То есть чтобы он меня пригласил. Я там не была ни разу. Хоть и японский, зато самый дорогой в Нью-Йорке ресторан. А что, сенатор не обеднеет, у него только в нашем банке почти полмиллиарда…
Зазвонил мобильник Наташи, лежавший на стойке. Она взял телефончик и посмотрела на экран. Вызов шел из России, но не от мамы. Мама вообще редко звонила сама — за месяц их разлуки не более трех раз. Зато дочка каждое утро после завтрака набирала ее номер: мама в то время как раз возвращалась с работы.
Наташа прижала мобильник к уху.
— Слушаю вас.
Ответом ей было молчание.
— Это Наташа, говорите.
— Как дела? — услышала она женский голос и не смогла узнать его.
— Да вроде идут.
— А у нас тут все плохо… У вас там в Америке сейчас день или ночь?
— Скорее вечер.
— А у нас ночь. У нас тут всегда ночь и никакого просвета. Марину Степановну похоронили. Не забыла такую?
Только сейчас Наташа сообразила: звонит Светлана Томина, работавшая вместе с ней в аналитическом отделе фонда. Но раньше Света всегда была веселой, и голос у нее был звонкий, восторженный, а теперь звучит глухо и печально.
— Помню, конечно. И про Марину Степановну мне все известно. Я переживаю.
— А я на похороны не ходила, потому что и так нервы ни к черту. Меня же тоже в камере шестнадцать дней продержали… Врагу не пожелаешь такого! А главное — за что? Что мы такого сделали? Кое-кто из наших ходил на кладбище, но там столько народу было… Полиция все оцепила, а потом решили не пускать никого, якобы чтобы не разнесли другие могилы. Потом какие-то с плакатами пришли. А раз плакаты — значит, митинг, и начали всех разгонять… Ты про Грановского уже знаешь?
— А что с ним?
— Значит, не доложили еще. Он умер. Вернулся домой из следственного изолятора, лег поспать и во сне… Сердце не выдержало. Тело его мамы рядом на полу нашли. Видимо, подошла, увидела, что сын мертвый, и… Максим же у нее поздний ребенок. Отец его рано умер, мама ребенка одна воспитывала.
— Ужас какой… — прошептала Наташа.
А Томина не слушала ее.
— Я бы уехала куда-нибудь, но с меня подписку взяли, что обязуюсь не покидать пределы города. Вчера на очередной допрос вызывали. Я спросила, можно ли на дачу ездить, та в сорока километрах от города. Разрешили. Буду там жить, пока тепло и дожди не начались. Хоть на сорок километров, да подальше от того кошмара, в котором оказалась… И потом, за рулем мне спокойнее…