«Киношники» сидели молча, вытаращив на Элинэ глаза. Они были ошеломлены.
– Как убили? – выйдя из ступора, спросила Алевтина. – За что убили?
– Как за что? Чтобы Золотую бабу уберечь. Березовские ханты хранили ее уже сто лет, а Пичугин твой откуда-то про это вынюхал. Он даже дорогу знал. Чего глядишь? – каркнула старая шаманка на Игоря. – Наливай водку!
Игорь послушно взял бутылку и плеснул в кружку водки. Старуха снова выпила ее залпом.
– Я прошу прощения… – встрял в разговор Мишутин. – А что такое Золотая баба?
– Это древний идол, – ответил ему Виктор. – В виде женщины. Отлит из золота в стародавние времена. Я в Википедии читал.
Игорь, однако, засомневался:
– Как-то это все… Вы уверены, что все так и было?
– Уверена, – сказала старуха.
Путешественники молчали, впившись глазами в плоское, выдубленное временем до черноты лицо старухи.
– После Пичугина тут случилась беда, – продолжила она. – Люди стали дохнуть один за другим.
– Вы хотите сказать, что ваши соплеменники стали умирать? – тихо уточнила Алевтина.
– Да, – ответила Элинэ. – Все сдохли. Сорок человек сгнили по паулям, не меньше.
– Но… из-за чего?
– Из-за того, что Пичугина на Золотую бабу навели. Сорни-Най их всех сгубила.
Элинэ взяла со стола шоколадную конфету, запихала в рот и стала мусолить ее беззубыми деснами, щуря глаза от удовольствия.
– Кажется, я понимаю, – задумчиво сказала Алевтина. – Пичугинцы занесли в ваши селения какую-то болезнь. Возможно, какую-то форму гриппа, к которой ваша иммунная система не была готова. Антибиотиков у вас тут не было, ну и…
Она оставила фразу незаконченной.
– А вы тут одна живете? – спросил вдруг Виктор. – Без детей и внуков?
– Одна, – сухо ответила старая шаманка.
– А мне говорили, что у вас есть правнук, – возразил Игорь. – Кажется, его зовут Пакин?
– Нет больше Пакина, – произнесла старуха.
– Вот как? А где же он?
– Помер. Напоролся в лесу на сук, продырявил себе живот да и помер.
– И когда же это случилось? – спросил Игорь.
– Давно. Неделю назад. Или больше.
– Но…
– Ну чего ты пристал к человеку? – тихо проворчал Мишутин, протирая темные очки подолом рубашки. – У нее умер родной человек, а ты лезешь с расспросами.
Игорь смутился.
– Да, что-то я зарвался. Извините, если обидел.
– Переживу, – сказала старуха. – Есть еще водка?
– Конечно.
Проводник потянулся за бутылкой, но Алевтина положила ему руку на предплечье.
– Игорь, не надо, – тихо попросила Алевтина. – Она же старый человек.
– А ты не лезь, – беззлобно осадила ее Элинэ. – Пусть льет, водка моя. Да не по чуть-чуть, а полную кружку.
Игорь наклонился к Алевтине и шепнул:
– Не волнуйся, югорцы любят водку, но пьянеют быстро. Через пару минут она уснет.
Он наполнил кружку водкой и пододвинул к старухе. Она взяла кружку, посмотрела на гостей и произнесла:
– А вы ложитесь спать. Устала я с вами говорить.
– Да и мы устали, – согласился Игорь. – Восемь часов шагали, все подметки на сапогах стерли.
Казалось, только сейчас, после слов проводника, «киношники» вспомнили о том, какой долгий путь они проделали. Виктор зевнул. Мишутин потер пальцами глаза. А Алевтина проговорила сиплым от усталости голосом:
– Действительно… Побеседуем обо всем утром. Кстати, я готова спать на полу.
– На полу уже все места заняты, – проворчал Мишутин. – Мною и оператором.
– Ладно, разберемся, – сказал на это Игорь. – Бабушка Элинэ, мы бросим на пол шкуры, не возражаете?
– Чего возражать – бросайте, – отозвалась старуха, поднося к губам кружку.
– Тогда за дело! – сказал Игорь и поднялся из-за стола.
Охотничий домик был тускло освещен чадящим жирником и жаркими углями очага. Пакин лежал на деревянной кровати в забытье. Дина, как могла, зашила его раны, смазала их заживляющей мазью, которую прихватила из дома Элинэ, и перевязала разорванной на лоскуты рубашкой. И сейчас, вымотанная, с осунувшимся от усталости лицом, сидела на краю кровати и смотрела на Пакина, не зная, что еще можно предпринять.
Лицо Пакина было бледным, словно неживым. Ран было много, но больше всего Дину тревожила дыра в правом боку. Ребра были сломаны, а в саму рану, судя по всему, попала инфекция.
На заострившемся лице Пакина в тусклых отблесках света блестели капли пота. У него был жар.
Дина обмакнула тряпку в плошку с родниковой водой и обтерла ему грудь, шею и лицо. Ее вдруг поразила вся абсурдность этой ситуации. «Господи, почему я здесь? – подумал она. – Что я тут делаю? Я ведь Дина Васильева, актриса и певица. Почему я здесь, в лесу?»
Она вспомнила свою прежнюю жизнь, и эта жизнь показалась ей сейчас такой прекрасной, яркой, веселой и беззаботной, что она чуть не заплакала от отчаяния.
Пакин тихо застонал в своем забытье. Дина достала из плошки мокрую тряпку, обтерла ему губы. Пакин приоткрыл глаза, посмотрел на нее рассеянным взглядом и тихо сказал:
– Прости меня.
– Все хорошо, Пакин. – Дина протянула руку и погладила его по черным как смоль волосам. – Ты выздоровеешь, ты обязательно выздоровеешь.
– Медведь разозлился на нас… – Пакин судорожно сглотнул слюну. – Из-за волков-оборотней… Берегись их.
Силы покинули Пакина, он замолчал и снова закрыл глаза.
– Спи, – тихо проговорила Дина, гладя его ладонью по спутанным волосам. – Спи и не думай ни о чем плохом.
Она вздохнула и посмотрела в окно. Вид леса, закутанного в черный, непроницаемый саван ночи, заставил ее сердце сжаться от тоски и горя. На душе было тяжело, мучили ужасные предчувствия, и Дина опасалась, что этим предчувствиям суждено сбыться.
Когда через минуту она перевела взгляд на Пакина, он лежал неподвижно, и грудь его больше не вздымалась от дыхания.
– Пакин! – в ужасе крикнула Дина.
Но парень не отозвался. Лицо его было землисто-бледным, рот был приоткрыт, а зрачки закатились под веки. Дина судорожным движением схватила его руку, чтобы прощупать пульс, хотя уже поняла, что Пакин умер.
Утром первой проснулась Алевтина. Открыв глаза и оглядевшись, она не сразу вспомнила, где находится. А вспомнив, посмотрела на пол и увидела спящих там на шкурах Мишутина и Виктора. Мужчины тихо и сладко похрапывали во сне.