Впрочем, Евгении тоже было чем заняться. В расслабленной праздности и приятных разговорах с гостями она провела не больше часа, а потом активно включилась в подготовку вечера. Когда того требовали интересы дела, работала Евгения за троих.
Вдвоем с Ариной они заглянули в банкетный зал, простаивающий в обычные дни, но рассчитанный на весьма приличное количество гостей. По залу уже сновали выписанные из области официантки, бармен деловито и сноровисто выставлял на дубовую барную стойку разнокалиберные стаканы, бокалы и рюмочки. Дама-флористка колдовала над букетами, а специально приглашенный декоратор заканчивал украшать стены драпировками цвета маренго. Работа спорилась словно сама собой, но за всей этой видимой легкостью стояли немалые усилия хозяйки и такие же немалые финансовые вложения ее супруга.
День пролетел в суете и бесконечных заботах. На то, чтобы обдумать план действий, у Арины не было ни минуты. Одно она знала точно: то, что спрятано с такой изощренной тщательностью, по-прежнему на своем месте. Значит, Серый Волк пока еще не добрался до тайника и ждет, когда она сделает ошибку. А она даже в толпе, окруженная строителями, персоналом, посетителями, не чувствует себя в безопасности, потому что любой из этих незнакомцев может оказаться Серым Волком. Сейчас он таится, так же как и она сама, прячется в толпе, чтобы, когда придет время, напасть, защелкнуть челюсти на шее глупой Красной Шапочки.
Бежать! Бросить все и бежать! Вот о чем молили инстинкт самосохранения и здравый смысл. Бежать прямо сейчас в надежде, что при свете дня Серый Волк не посмеет напасть.
Он не посмеет. Он слишком хитрый, слишком матерый, чтобы повторно упустить добычу. Нет, он не станет убивать ее при свидетелях, он просто последует за ней, чтобы напасть, когда рядом никого не окажется. А значит, Арина не станет бежать, она дождется ночи, времени воров и убийц. А до того, как наступит ночь, нужно придумать план. Хоть какой-нибудь, но лучше бы идеальный.
Временное затишье наступило ближе к шести вечера, когда кафе закрыли для обычных посетителей, а в выставочном и банкетном залах все было готово к приему гостей. Евгения уехала домой «наводить красоту», прихватив с собой Николаса, словно взятого в плен заложника. Дементьев тоже уехал, оставив двух бравых ребят охранять свою коллекцию, улыбнувшись вконец замотавшейся Арине как-то по-свойски и чуть заговорщически пожелав удачи. В «Салоне» остался только персонал и бригада строителей. Строители ушли бы еще в обед, если бы Евгении не вздумалось расцветить растущие возле особняка липы.
– Пир во время чумы, – сквозь стиснутые зубы процедил прораб Андрей, проходя мимо и едва не задев Арину плечом. И ей стало жаль его, обычного наемника, так же, как она, сверхурочно исполняющего чужие прихоти.
Иллюминацию монтировали долго, перекрикиваясь, переругиваясь, как акробаты балансируя на приставных лестницах, чихая и кашляя от рвущегося в легкие дыма, утирая рукавами слезящиеся глаза.
Пир во время чумы. Это верно сказано. Там, снаружи, запах пожара, дым и несмолкающий рев сирен: то пожарных, то полицейских, то «Скорых» – а тут, в «Салоне», полным ходом идут приготовления к костюмированному балу, выставке и фейерверку.
В семь зажглась наконец иллюминация, и подсвеченные разноцветными гирляндами деревья превратили сквер в сказочный сад. Это было и в самом деле красиво, в этом ощущалось что-то мистическое, и на мгновение Арина позабыла про пир во время чумы. Оставалось еще время для того, чтобы перевести дух, выпить чашку кофе, только не с круассаном, а с полноценным бутербродом. Ветчина, сыр, листочек салата на хрустящем багете. Очень скоро ей понадобятся силы.
Несмотря на вывеску «Закрыто», болтающуюся на стеклянной двери, кафе было полно. Передохнуть перед последним рывком решила не только Арина, но и остальные: нанятые официанты, бармен, бригада рабочих, недавно приехавший ведущий изрядно потрепанного, но все еще бравого вида. И над всеми этими уставшими, возбужденными, готовыми ринуться в бой людьми царствовал невозмутимый Ваган Шалвович. Угощал, подавал свои фирменные круассаны, подливал кому чай, кому кофе. Был он бодр и свеж, щеголял в белоснежном, до хруста накрахмаленном поварском костюме, благоухал одеколоном, и Арине не верилось, что этот человек почти сутки провел у плиты.
– Устала, душа моя? – Ваган Шалвович поставил перед Ариной чашку кофе, придвинул тарелку с бутербродами.
– Не больше вашего, Ваган Шалвович, – улыбнулась она в ответ.
– Ай, душа моя, какая тут усталость! – отмахнулся повар. – Когда работу свою любишь, все это, – широким жестом он обвел зал, – все это в радость. Опять же, я ведь джигит, а не кисейная барышня, мне уставать никак нельзя. – Он снова огляделся, удостоверился, что все в порядке, гости накормлены-напоены, и вытащил из кармана пачку сигарет. – Пойду-ка я покурю, душа моя.
В голосе Вагана Шалвовича послышались виноватые нотки, и Арина ободряюще улыбнулась. Повар бросал курить давно и безуспешно. Клялся мамой, ненаглядной женой и тремя сыновьями, держался, крепился как мог, а потом клятву нарушал. Вот как сейчас.
Ваган Шалвович вышел на улицу, где в сказочном свете иллюминированных лип уже курил прораб Андрей. В дымном мареве мигнул огонек зажигалки, укрываемый ладонью прораба от ветра, пламя перескочило с зажигалки на сигарету, осветив красным два чеканных мужских профиля. Джигиты, подумала Арина перед тем, как отвернуться.
– …А я тебе говорю, хреново мы запитали эти гирлянды, – послышалось из-за соседнего столика, где дожевывали бутерброды двое рабочих. – Закоротит или пробки на хрен повыбивает в самый ответственный момент. Обесточит эту богадельню, и кто будет виноват? Этому… залетному все равно. Он сегодня есть, а завтра его нет, а нам отвечать. Если сигнализация крякнет, с кого стружку начнут снимать?
Арина пила кофе и вслушивалась в этот раздраженно-усталый голос. В голове зарождалась, но все никак не могла обрести форму какая-то очень дельная мысль.
– И аккумулятор переносной не взяли, на авось понадеялись. Типа это не выставка, а так… баловство одно, – бубнил все тот же голос. – А бабенка эта, хозяйка которая, вообще с придурью, ради какой-то книжки вот такой сыр-бор устраивать. Выставка, маскарад, огоньки…
– Но ведь красиво, – возразил другой, более молодой и более оптимистичный голос. – Как на Новый год.
– Как на Новый год! – передразнил первый. – Вокруг города болота горят, того и гляди пожар на дома перекинется, от дыма не продохнуть, а они, вишь, развлекаются… Баре!
Что там дальше про бар, Арина не узнала, потому что зазвонил мобильный.
– Арин, это я! – послышался в трубке голос Ирки. – Я чего звоню-то тебе… – Трубка помолчала. – Меня срочно вызывают на «Скорую». У ребенка Парамоновой обострилась астма из-за этого безобразия, она на больничный ушла. Шевко в отпуске, а Сидорчук и так сутки отпахал. Остаюсь я одна. Слышишь меня?
Арина кивнула.
– Слышу, Ир, осталась ты одна.
– Ага, а я ж тут с бабой Глашей.