– Пойми меня верно, капитан, я не параноик и никогда им не был, просто опыт сотен спецопераций, проведенных в разных странах мира, научили меня разбираться в людях, ощущать нюансы их психологического состояния, и мыслить с постоянным упреждением событий. Для меня это нормальное состояние рассудка.
Герберт с усилием кивнул.
– Я понимаю вас, полковник.
Керби погасил недокуренную сигарету.
– Давай отбросим субординацию. Можешь называть меня просто по имени.
– Хорошо. – Согласился Герберт, напряженно ожидая подробных разъяснений, хотя внутри уже заныла нотка тревоги, – он тоже умел мыслить логически и понимал, что обозначенного Аланом количества нейромодулей с избытком хватит на переоснащение всех функционирующих на сегодняшний день кибермеханизмов. Арифметика была проста: «мозг» строительных машин содержал всего лишь тридцать микрочипов, каждому андроиду из экспериментальной партии, учитывая сложную сервомеханику и многообразие функций, было решено выделить сотню нейросетей, – таким образом, количество уже использованных модулей едва ли превышало пятьдесят тысяч, а Керби говорил о цифрах с пятью нулями…
– Когда это случилось?
– Если быть точным – восемь месяцев назад.
– Почему ты сразу не связался со мной?
Алан усмехнулся.
– Я наблюдал. У меня есть привычка: не делать скоропалительных выводов, исходя из домыслов. Только факты. Количество затребованных со склада нейрочипов, вкупе с неадекватной реакцией Альберта на рутинный запрос, заставили меня заподозрить неладное. До своего ранения я полтора года проработал с Уилсбергом, и успел хорошо изучить генерала. Он человек с железной волей, поэтому его нервозность стала для меня тревожным знаком.
– Меня больше волнует названная цифра. – Произнес Герберт. – Могу заметить, что андроиды, которые действовали в Афганистане, содержали всего лишь два десятка чипов.
– Да, знаю. – Кивком согласился Алан. – Три года назад, когда была сформирована группа «Альберт», я поначалу ощущал себя пятым колесом в телеге. – Откровенно признался он. – Поэтому, волей или неволей, пришлось учиться, вникать в вопросы сервомеханики и теории нейросетей, прямо по ходу первоначальных экспериментов, а после Афганистана, когда в моей собственной голове появились имплантированные чипы, интерес к изучению нейромодулей стал для меня жизненно важным аспектом существования.
Герберт непроизвольно покосился на полковника Керби. Этот человек с самого начала показался ему странным, настораживающим, а его манера изложения начинала действовать на нервы своей чрезмерной, сжатой информативностью.
– Я…
– Терпение, капитан. – Алан предостерегающе поднял руку. – Вопрос слишком сложен для эмоциональных реакций. – Он достал из нагрудного кармана плоский компьютерный блок, оснащенный небольшим дисплеем.
– Это мой личный тестер. – Пояснил он. – С его помощью после операции проверяли состояние чипов. – Керби достал длинный соединительный кабель, исполненный из оптического волокна, подключил его прибору, а затем заученным движением аккуратно отделил овальный фрагмент пеноплоти, обнажив два разъема, расположенные чуть выше правой височной области.
Герберт внутренне содрогнулся, но Алан даже не посмотрел в его сторону, продолжая на ощупь работать пальцами, пока свободный конец тонкого кабеля не соединился с ответным гнездом в его черепной коробке.
Коснувшись сенсора, он активировал прибор.
Миниатюрный дисплей осветился, показав странный ракурс изображения. Ричардсон не сразу понял, что видит… край стола, на который в данный момент был направлен взгляд Керби.
Алан осторожно повернул голову, и изображение начало медленно смещаться, пока на дисплее не отобразилось лицо Герберта.
– Впечатляет? – Усмехнулся полковник. – Я долго учился управлять собственным разумом. Теперь, капитан, смотри внимательно, и главное – не перебивай. Процесс отображения воспоминаний не всегда проходит гладко… – Он прикрыл глаза, и на дисплее контрольного устройства внезапно появилось изображение длинного коридора, по которому шли два незнакомых Герберту человека.
– Эти люди появились на уровне «С» спустя неделю после моего разговора с Уилсбергом. – Голос Алана, комментирующий видеоряд прозвучал глухо, напряженно, выдавая те усилия, что прилагал Керби для отображения собственных воспоминаний. – Обрати внимание на ракурс съемки. – Хрипло довил он. – Видео получено мной через камеру слежения системы безопасности уровня. Я знал коды доступа к охранным компьютерам и таким образом пытался экспериментировать с новыми возможностями своего рассудка, которые проявились благодаря имплантированным нейромодулям.
– Кто эти люди? – Не выдержав, спросил Герберт.
– Джордж Ваймонт и Стивен Мун. Оба раньше работали в отделе перспективных разработок НАСА. Это они проводили нейрохирургические операции, имплантируя мне нейромодули. – Алан открыл глаза и коснулся сенсора, выключая прибор. – По всем признакам мне стало ясно, что назревает какой-то крупный эксперимент. – Он вытер со лба выступившие капельки пота и продолжил:
– В ту пору я только начинал осваивать свои новые возможности и подключался к различным доступным системам, чаще всего к камерам наблюдения, расположенным в разных точках, в том числе и тут, в городе. По мере накопления информации я невольно задался вопросом: почему новые лаборатории, где работали Мун и Ваймонт, наглухо отгородили от всего подземного комплекса, а капитан Ричардсон по-прежнему пестует сто раз проверенных и отлаженных строительных роботов?
Герберт ничего не смог ответить на прозвучавший вопрос. Он был откровенно потрясен и ощущал себя так, словно на него внезапно выплеснули ведро ледяной воды. Следовало понять, что оказало на него большее воздействие – известие о непонятном глобальном эксперименте, к которому генерал Уилсберг привлек сторонних специалистов, или новые, неожиданно продемонстрированные Аланом возможности нейрочипов?
– Как это случилось впервые? – Наконец спросил он, решив внутреннюю дилемму.
– Что именно? – не понял Керби.
– Как возникла связь с внешним устройством?
Алан несколько секунд пристально смотрел на него, а затем ответил:
– Я догадался. В беседах со мной Стивен и Джордж часто упоминали различные факты, касающиеся моего детства, карьеры, и, наконец, событий в Афганистане. Поначалу я не придал этому значения, полагая, что они проверяют целостность моих воспоминаний, но однажды я поймал себя на мысли: откуда они берут некоторые сведения, относящиеся к далеким полузабытым и сугубо личным впечатлениям, не отраженным ни в одном из досье? Мои родители умерли пять лет назад, и никто не мог сообщить определенных подробностей, которыми они опрометчиво манипулировали. В первый момент я испытал шок, но затем заставил себя рассуждать здраво, логично. Если определенная информация оказалась в распоряжении Муна и Ваймонта, значит, они получили ее от меня, вернее от моей памяти.