Приступ глухого отчаяния, щедро сдобренный обрывочным, струящимися на фоне тьмы миражами прошлого, походил на внезапное безумие. Антон давно позабыл, что такое страх, он жил в мире абсолютно иных эмоций, и вот все возвращалось на круги своя, а столь тщательно выстроенная глухая защита, которую он возводил в своем рассудке продержалась ровно до тех пор, пока перед ним оставался осязаемый враг…
Казалось бы, проведя столько лет в одиночестве, Антон должен был стойко перенести и мрак пещеры, и холод, и моральные неудобства, но очнувшаяся память ткала из сумрака страшные картины, безжалостно напоминая: люди, что привезли тебя сюда ничем не отличаются от тех, с кем ты воевал на улицах Грозного… Они жестоки, непредсказуемы, и их существование протекает вне сложившейся системы общечеловеческих ценностей.
Сидя на корточках, Антон спиной ощущал исходящий от прутьев холод. Его взгляд тонул в плотном мраке пещеры, навязчивая капель била по слуховому нерву, отдаваясь в голове тупыми всплесками глухого отчаяния…
Он сидел, глядя во мрак, ворочая тяжелые безрадостные мысли, говорящие в пользу того, что Алим с подручными могут вернуться и через месяц, а если придут раньше, то ничего доброго это не принесет. Постепенно Антон начал впадать в полузабытье. Он не ломал себе голову над вопросом, чем вызвано это оцепенение, постэффектом вводимого ему препарата, который глушил сознание много суток кряду, или слабостью его собственной психики, которую вырвали из привычной среды обитания, погрузив в безысходность и мрак за тысячи километров от дома…
Он просто сидел, мучительно переживая свое состояние, пока не погрузился в тревожный полный навязчивых кошмаров сон…
…
Ему снился Грозный.
Город, улицы которого были полны смерти, где не выдерживал ни разум, ни тело, тем более что на девятнадцатилетнего Антона этот кошмар обрушился внезапно, – их воинскую часть попросту подняли по тревоге и передислоцировали сюда, не объясняя причин происходящего, не подготовив, толком не проинструктировав…
О чем говорить… Память навек сохранила руины домов, злобные частые вспышки огня в глубокой непроглядной ночи, внезапно выплывающие из сумрака подробности не стихающего боя, на которые не то что смотреть воочию – помыслить о чем-то подобном было жутко.
Тогда он пережил моментальный слом психики, но рассудок девятнадцатилетнего солдата год назад призванного в армию, еще не закоснел в жизненных стереотипах, оказался достаточно пластичен, чтобы, цепенея от ужаса, принять предложенную данность…
Он хорошо помнил свое состояние: мыслей фактически не было, они исчезли, в голове гулко бился пульс крови, глаза судорожно ловили отсветы идущего повсюду боя, пальцы машинально сжимали автомат, слух обострился до такой степени, что сквозь глухие прерывистые удары собственного сердца воспринимал еще целое сонмище страшных по своему значению звуков…
Узкий провал расселины в стене здания, огрызки кирпича вывороченного взрывом из кладки, чье-то сиплое дыхание рядом, истеричный шепот радиста, тщетно пытающегося связаться с командованием части, сзади – полыхающие платформы, на которых догорала техника батальона, треск очередей, тонущий в шрапнельном разбросе самопроизвольно рвущихся боеприпасов, и, как довершение моментальной картины, – оглушающий взрыв, столб яростного пламени, барабанящие по земле обломки и толчок в спину, сопровождаемый хриплым выкриком командира взвода:
– Вперед! Перебежками! К зданию!..
К какому лейтенант не уточнил, – Антон не видел, что происходит за спиной, но тело уже рефлекторно вняло приказу, болезненно сжимаясь перед предстоящим рывком, а последние слова взводного вдруг потонули в отвратительном булькающем звуке…
Над головой, срубая куски штукатурки со стен полуразрушенной жилой постройки с изматывающим визгом полоснули осколки, но Извалов уже бежал, оставив позади этот фрагмент адской, неподвластной разумному осмыслению реальности, – он слышал приказ и исполнял его, не понимая, что взводного уже нет, а он несется фактически в никуда, навстречу бессистемному очаговому бою и собственной смерти…
Впереди лежал короткий отрезок улицы, посреди которой полыхнет взрыв, и осколки перебьют Антону обе ноги, оставив его один на один со своей болью, – сознание, погасшее в момент ранения, вернется позже, когда его уже сочтут мертвым, подразделение уйдет дальше, а от неизбежной смерти его спасет Серега Давыдов, – такой же дезориентированный заблудившийся в кромешном аду, потерявший не только своих товарищей но и всякую надежду.
Вдвоем они заползут в полуподвальное помещение, где будут отбиваться от периодически появляющихся с разных сторон боевиков, пока на исходе вторых суток их не обнаружат бойцы только что прибывшего в район вокзала подразделения…
…В мучительный сон Извалова, полный кошмарных картин прошлого, вкрался какой-то диссонанс… Он остро почувствовал несоответствие с реальными событиями, возникшее в тот момент, когда его память запечатлела роковой взрыв…
Он не побежал вперед. Новые инстинкты, воспитанные уже виртуальной реальностью, вторглись в рассудок. Зная наперед, что должно произойти, они заставили Извалова остановиться, отпрянуть за иззубренный выступ стены, и все вдруг пошло иначе, словно существовала сила, способная менять линии судьбы, переиначивая их в соответствии с приобретенным позднее опытом…
…Вжавшись в спасительный простенок, он не удержался, осторожно выглянув в узкий разрез улицы, и на миг ему показалось, что ослепительный взрыв полыхнувший в полусотне метров от него высветил из мрака не только стены близлежащих домов, но и до боли знакомую фигуру молодой женщины, которая будто призрак шла сквозь изменившуюся реальность, не обращая внимания на полыхающий вокруг ад…
Бет…
Антон очнулся, ощущая как по всему телу струиться липкий холодный пот.
Он так и не понял, что выкрикнул ее имя, заставив темную пещеру отозваться глухим рокочущим эхом.
Несколько секунд он широко открытыми глазами смотрел в кромешный мрак, пока сознание выпутывалось из тенет кошмарного сна, но даже в этом оцепенелом состоянии Извалов понял, что проснулся совершенно иным, словно во время кошмарного забыться что-то переключилось в голове, перемешав болезненные воспоминания с невостребованным опытом фантомных скитаний по различным виртуальным мирам, а затем сцементировав эту прихотливую, ирреальную смесь привычной надежной логикой, здравомыслием, которое он воспитывал в себе на протяжении многих лет.
Если оценивать переродившееся самосознание Антона, то стоило признать, – смесь избирательно востребованных волевых и душевных качеств вышла опасной…
Теперь звук капели уже не мог нарушить хода его мыслей, в душе стыла осмысленная ненависть к людям, которые по собственной прихоти вторгаются в чужую жизнь, ломая ее по праву звериной силы… дело оставалось за малым – реализовать новорожденный синтез в конкретных действиях, придумать, как выбраться отсюда, и показать Алиму, что никто не давал ему права ломать судьбы людей в угоду своим далеко не чистым интересам и помыслам.