Сибелита поднялась. Она была совсем белая в лунном свете. Я более не желал ее. Пошла она к черту!
Она презрительно усмехнулась Джинни, повернулась к ней спиной и раскрыла мне свои объятия, сказав:
— Защищайся!
Я превратился в волка.
Сибелита уклонилась от моего выпада. Я снова услышал доносившийся будто из другого мира крик Джинни. Все мое внимание было привлечено к суккубу. Тело Сибелиты задрожало, посерело, и она тоже превратилась в волка. Она бесстыдно улыбнулась мне. Аромат самки ударил меня, словно дубинкой.
Я не дал ей времени на попытку обольщения и вцепился в ее глотку. Мы покатились, сплелись в драке. Она была сильна, подвижна, упорна, но не тренирована в тонкостях рукопашного боя оборотней. Я не забываю приемов дзюдо, даже превращаясь в зверя. Я поднырнул под ее челюсти и сомкнул зубы там, где намеревался.
Кровь дьявола была сладка и отвратительна на вкус. Теперь она уже не могла возбудить мои желания — слишком сильна была овладевшая мною любовь к жене. И ненависть к существу, с которым я сражался. Если предпочитаете современную научную терминологию — в моих железах накопилось достаточно тестостерона и адреналина, чтобы подавить все остальные содержащиеся в ней гормоны.
Я убил ее.
В последний миг я услышал — но не с помощью слуха — пронзительный вопль демона.
Отвратительный дух! Я ощутил нервами, как взвихрилось пространство, когда демон пытался сопротивляться изменению шредингеровской математической формулы и формы функции, вылетая в породивший его нижний континуум и оставляя в этом мире лишь массу обмена.
Быстро и безжалостно действовали мои клыки. Тело погибло, и не обладающий душой демон исчез.
Я лег возле трупа волчицы. Я задыхался. Тело демона страшно корчилось. Менялась последовательность: волчица, женщина, мужчина, хвостатый и рогатый сатаноид.
Когда исчезли последние связующие силы, она задымилась и превратилась в клуб пара.
Медленно, шаг за шагом, возвращался мой изодранный в клочья разум. Я лежал на коленях моей дорогой Джинни. Наверху дружелюбно мерцали звезды, и на нас лился прохладный лунный свет, и замок был не чем иным, как грудой камней. Я снова превратился в человека и обнял ее.
— Все хорошо, любимая, — выдохнул я. — Все хорошо. Я прикончил ее. Теперь я убью Амариса.
— Что?! — Ее мокрое лицо оторвалось от моей груди, коснулось моих губ. — Разве ты не знаешь? Ты же убил!
— А?
— Ну да. Мои познания частично вернулись ко мне… после твоего ухода, — она прерывисто вздохнула. — Инкубы и суккубы — это одно и то же. Они меняют свой пол, когда это требуется. Амарис и эта шлюха — одно и то же!
— Ты хочешь сказать, что не… он не… — я испустил вопль, который наверняка зарегистрировал сейсмограф в Байя-Калифорнии.
Этот вопль — самая благодарственная молитва, которую я когда-либо возносил Богу.
Не то чтобы я не был готов простить любимую. Я ведь на себе испытал мощь демона. Но когда я узнал, что прощать-то ее не за что, у меня словно гора с плеч свалилась.
— Стив! — воскликнула Джинни. — Я тебя тоже люблю, но ребра у меня не железные…
Я вскочил на ноги.
— Мы прошли через это! — сам себе не веря, шептал я. — Мы действительно прошли через это! Мы действительно выиграли!
— О чем ты? — спросила она. Спросила по-прежнему робко, но глаза ее уже сияли светом.
— Что ж, — сказал я, — думаю, мы получили хороший урок смирения. Теперь мы знаем собственное подсознание куда лучше, чем знает его обычный человек.
Мгновенный озноб пронзил меня. Я подумал, что никогда обычный человек не оказался бы так близко к гибели, как мы. На вторую ночь свадьбы! Но и сами по себе мы могли бы оказаться на краю гибели. Нам противостояло нечто большее, чем притязание мелкого демона. Не случайно мы оказались в его логовище! Кто-то хотел нас уничтожить.
Теперь я полагаю, что Сила, желающая погубить нас, тогда еще лишь наблюдала. Она не могла сама нанести удар. Никого, кто бы смог попытаться снова совратить нас, поблизости не было. И, во всяком случае, мы были очень сильно настроены против них. Враг не мог вновь использовать глубоко кроющиеся в нас ревность и подозрение. И не мог натравить нас друг на друга. От подозрений и ревности мы были свободны, как никто из смертных. Мы очистились от них.
Но враг был терпелив и хитер, он выволок наружу все еще оставшееся в нас зло… И освободимся ли мы от тоски и боли? И оставит ли он нас в покое?
Не знаю. Но знаю, что внезапно мне открылись великолепные ночи и что меня захлестнула волна любви к Джинни, не оставившая места ни для чего другого. А когда много дней спустя мне вспомнилось то, что произошло на высившемся над морем утесе, — это воспоминание было таким же смутным, как и все предыдущее, и я отмахнулся от него, небрежно подумав: забавно, что, получив по башке, я всегда вижу одну и ту же галлюцинацию…
* * *
— В итоге, любимая, я узнал, как сильно ты за меня боишься. Когда я сказал, чтобы ты спасалась, ты последовала за мной, не зная, что может произойти…
Она потерлась взъерошенной головой о мое плечо:
— И я узнала то же самое, Стив. Я рада.
Мы ступили на ковер.
— Домой, Джеймс, — сказал я. И, когда Джеймс взмыл в воздух, добавил: — Подозреваю, что ты смертельно устала.
— Ну, не особенно. Я еще слишком взвинчена… Нет, черт возьми, слишком счастлива…
Она сжала мою руку:
— Но ты, любимый мой, бедный мой…
— Я чувствую себя прекрасно, — ухмыльнулся я. — Завтра можем встать попозже. Выспимся как следует…
— Мистер Матучек, о чем вы думаете?
— О том же, о чем и вы, миссис Матучек.
Догадываюсь (в лучах луны плохо было видно), что она залилась румянцем.
— Понимаю, и очень хорошо, сэр. Все вышло так, как мы это и предвидели…
Мы вернулись домой. На лето устроились на работу и уволились, когда осенью вновь начались занятия. Ничего особенно серьезного, но, например, когда Джинни забеременела, нам пришлось продать ковер. За эти два года семейной жизни с нами не происходило ничего экстраординарного.
А потом сиделка подвела меня к кровати, на которой лежала моя любимая. Ее лицо, всегда такое румяное, сейчас было белым от перенесенных страданий. Волосы огненным пламенем разбросаны по подушке, а зеленые глаза никогда еще не сияли так ярко.
Я наклонился и поцеловал ее так нежно, как только мог.
— Эй, ты… — прошептала она.