— Ты вспомни, что бывает после того, как заговорят пулеметы.
— Да, конечно. Но кому захочется убеждать правительство, что последняя надежда — кровопролитие? Да скорее я сам стану иоаннитом! Итог: «Источник Норн» не может просить полицию, чтобы та очистила его владения.
Джинни резко повернула ко мне голову:
— Не похоже, чтобы тебя это особенно печалило…
Я рассмеялся:
— Нет, мы с Барни поразмыслили некоторое время над этой проблемой и кое-что придумали. Я сейчас действительно в определенном смысле доволен. В последнее время жизнь стала слишком скучной. Вот я и спрашиваю — не хочешь ли ты принять участие в одной забаве?
— Сегодня вечером?
— Да. И чем раньше, тем лучше. Подробности я тебе расскажу, когда наша юная надежда уляжется спать.
Появившаяся было улыбка Джинни увяла:
— Боюсь, что не смогу так быстро найти няньку для присмотра за ней. На этой неделе в школе выпускные экзамены.
— А если не найдешь, тогда как насчет Свартальфа? Там твой приятель тебе не понадобится. А здесь он способен делать элементарные вещи: может нести охрану, а если у нее разболится животик, то он сбегает к соседям и разбудит их всех…
— Она может проснуться и захочет нас увидеть, — возразила Джинни, хотя и не очень твердо.
Возражение я опроверг, напомнив, что мы, когда Валерии вроде бы стали сниться кошмары, купили ей охранитель сна. Маленький деревянный солдатик, с мушкетом на изготовку, стоял возле ее кровати, готовый прогнать из снов все страшное. Я не особенно доверял приборам, призванным заменять родительскую любовь и вообще родителей, но все же иногда они полезны.
Джинни согласилась. Я увидел, что в ней ключом бьет энергия. Хотя она и смирилась на время с ролью домашней хозяйки, чистокровную скаковую лошадь не заставишь всю жизнь пахать землю…
Вот таким образом мы сделали первый шаг на нашем пути в Ад…
Ночь была безлунной, звезды скрывала легкая дымка. Собирались мы недолго.
Мы оба надели черные свитера и брюки. Мы летели, выключив фары и пользуясь колдовским зрением. Это было противозаконно, но зато безопасно. Летели над городом, где созвездиями светились окна и уличные фонари. Наконец помело пошло вниз. В этом районе расположились промышленные предприятия. Здесь было еще темнее, еще более пусто, чем обычно в эти часы. Возле магазинов и пакгаузов я не видел практически ни одного мерцавшего здесь крохотного голубоватого огонька. Добрый народец всегда пользовался предоставленной ночью возможностью, пока вокруг нет людей, заглядывать, удивляясь и восхищаясь, в окна. Сегодня что-то спугнуло их, и это что-то было на земле «Источника». В воздухе билось тревожное, яркое, словно пламя рассвета, зарево. Когда мы приблизились, утихший было ветер вновь усилился и донес до нас запах плоти, пота и ладана, отдающего кислотой и электрической энергией сверхъестественного. У меня волосы встали дыбом. Импульс был так силен, что мне пришлось приложить все усилия, чтобы не превратиться в волка-оборотня.
Вокруг главного здания собралась огромная толпа. Скверик, где в хорошую погоду завтракали наши рабочие, был вытоптан и усеян окурками. Я прикинул: здесь собралось около пятисот человек. Свободного места не осталось, приземлиться было невозможно. В целом толпа оставалась на месте, но движение отдельных людей создавало непрерывную рябь. Волнами катились слитные звуки голосов и шарканье ног.
У гаража было посвободнее. Здесь и там виднелись люди, собравшиеся перекусить или выспаться, забравшись в спальные мешки. Все они держались на почтительном расстоянии от установленного в дальнем конце сквера переносного алтаря. Время от времени кто-то из них преклонял колени и кланялся алтарю.
Я протяжно присвистнул:
— Эта штука появилась уже после моего ухода!
Рука Джинни еще теснее сомкнулась вокруг моего запястья.
Службу вел иоаннитский священник. С высоты мы не могли ошибиться, увидев его белую мантию и молитвенную позу, в которой он мог оставаться часами. Руки широко раскинуты, точно крылья у орла. Мы услышали печальное высокое песнопение.
Позади алтаря поблескивал высокий Т-образный крест. На самом алтаре четыре талисмана — чаша, скипетр, меч и диск. Два псаломщика размахивали кадилами, в воздухе пахло сладковатым и, как ни странно, морозным дымком.
— Что он делает? — пробормотал я.
Я никогда не утруждал себя изучением обычаев новой церкви. Не то чтобы мы с Джинни были совсем уж невежественными и не знали о новых научных открытиях, доказывающих реальность Божества и всего прочего, вроде абсолютного зла, искупления и загробной жизни. Но у нас создавалось впечатление, что это лишь отрывочные сведения и за ними скрывается что-то еще. И что Бог имеет такое множество проявлений, что они едва ли доступны ограниченному человеческому пониманию.
Так что мы смело могли именовать себя унитарианцами.
— Не знаю, — ответила Джинни. Голос ее был мрачен. — Я что-то читала насчет доктрин и обрядов, но это всего лишь вершина айсберга, да и было это несколько лет тому назад. Во всяком случае, нужно быть послушником… Нет, много больше — посвященным. Надо быть адептом, и лишь тогда можешь сказать, что понимаешь значение этого обряда.
Мне стало не по себе.
— Может он сбить нас?
С наступающим беспокойством я смотрел на неровное свечение, не имеющее, казалось, источников. На всю эту широкую, развернувшуюся передо мной сцену. Вокруг здания стояли дородные, одетые в синее полицейские. Несомненно, их коробило от летящих в их адрес язвительных замечаний.
Кроме того, в большинстве они, вероятно, принадлежали к традиционным церквям. Они уж точно были бы не против арестовать проповедника вероучения, утверждающего, что их собственная вера должна исчезнуть.
«Нет, — ответил я сам себе. — Не может быть. Иначе легавые тотчас же упрятали бы его в холодную. Может быть, сейчас он предает нас анафеме. Полагаю, он мог бы это сделать, учитывая, что у нас свобода религии и что человек не может указывать Богу, а может лишь просить его милости. Но вдруг он действительно творит заклинания, вызывает вредоносные колдовские силы?»
Громкий голос Джинни прервал мои размышления.
— Когда имеешь дело с этими гностиками, — сказала она, — трудности в том, что неизвестно, где кончаются их молитвы и начинаются заклинания. Идем на посадку, пока что-нибудь не случилось. Происходящее сейчас мне совсем не нравится…
Я кивнул и направил помело к главному корпусу. Иоанниты меня не слишком-то беспокоили. Священник, в общем, тоже. Вероятно, они служили свою эзотерическую мессу лишь для того, чтобы воодушевить демонстрантов. Разве его церковь не заявляла, что она — Церковь Вселенской Любви? Может быть, она, будучи выше всего земного, действительно не нуждается в насилии? Время Ветхого Завета, время Сына — было временем искупления. Время Евангелия от Иоанна, время Духа Святого — будет временем любви и раскрытием тайны. Невзирая ни на что…