— Да лишены будут враги Ирландии хлеба и виски! Да будут они обречены на мучение зудом и лишены возможности почесать зудящее место.
Теперь, увидев его во второй раз, причем при более ярком освещении, близнецы поняли, что он совсем не страшный: в длинном белом, застегнутом под самый подбородок сюртуке, белых шароварах, белых туфлях с загнутыми носами и белом тюрбане, с которого прямо на лоб свисала белая жемчужина на шнурочке. Облик довершали длинная косматая борода и усы, тоже совершенно белые. Только глаза были карие. И очень добрые. Господин Ракшас улыбался, но Филиппа уловила глубоко затаенную печаль, даже, может быть, горе, которое постигло его когда-то давным-давно.
Он устроился возле самого камина, вернее, почти что в камине — на обтянутой кожей каминной решетке, так что детям казалось, что он вот-вот свалится в огонь, — и несколько минут просто грел руки, сгибая и разгибая длинные тонкие пальцы. Потом он закурил трубку.
— Вы как всегда вовремя, господин Ракшас, — сказал Нимрод. — Я как раз собирался рассказать моим юным родственникам о ниспосланных им дарах.
Дарах! У Джона сердце забилось как выдернутая из воды рыбка. Дарах — значит подарках! А сегодня даже не Рождество и не день рождения!
Филиппа в своих догадках была куда ближе к истине: она понимала, что дар — это врожденное свойство. Но это ее только встревожило. Неужели она особенная и на нее всю жизнь будут пялиться и показывать пальцем?
Огромные напольные часы, тикавшие на протяжении всего обеда — громко и резко, точно по струнам дергали ножом, — вдруг смолкли. Тишина воцарилась явственная, она ощущалась чуть ли не кожей и словно подсказывала близнецам, что прежняя их жизнь кончилась, что впереди — жизнь совсем другая и пора это осознать.
— Итак, — произнес Нимрод, — я буду говорить, а вы просто слушайте. Думаю, это будет самое правильное. Слушайте и постигайте. И начну я, пожалуй, с самого начала. Верно, господин Ракшас?
Тот ответил не сразу, раздумчиво, между двумя затяжками своей трубки.
— Нда… Пожалуй, так. С начала и до конца. Поскольку хорошая хозяйка никогда не купит на базаре кролика без головы, а то вдруг подсунут кошку?
— Все, что я вам сейчас расскажу, — чистая правда, — торжественно начал Нимрод. — Что-то покажется вам поразительным, что-то и вовсе невероятным, но я прошу вас о полном доверии. Отключите на время свои сомнения, представьте, будто сидите в кино, на фантастическом, но совершенно ненаучном фильме. — Нимрод затянулся и выпустил изо рта облако дыма. — Итак, на Земле существуют три вида разумных существ — и это вам подтвердит любой грамотный человек или маг. Первый вид — ангелы, которые, будучи бестелесны, состоят из света. Второй вид — люди. Они состоят из земли. Вы ведь наверняка видели по телевизору похороны и помните, как священник говорил: тело — земле, пепел — пеплу, прах — праху и прочая. И так оно, в сущности, и есть. Человек — это земля или, по-научному, углерод. А если еще научнее, углерод и вода. Впрочем, в контексте нашей беседы человек нас волнует меньше всего. Нас волнует третий вид высшего разума. Джинн. Да-да, именно джинн, а не джинны, как принято называть их среди людей. Но надеюсь, никто из моих родственников не посмеет употреблять это вульгарное название. Оставим его для мультфильмов и рождественских представлений. Мы будем говорить правильно, а правильно — это джинн, не важно — один или много. Джинн состоят из огня. Да, из огня. — Словно в подтверждение сказанного Нимрод выпустил изо рта еще одно облако дыма.
— Ты шутишь? — спросила Филиппа.
— Вовсе нет, — серьезно сказал Нимрод. — Существует несколько кланов джинн. О них можно рассказывать весь вечер, верно, господин Ракшас?
— О да!
— Но вам, мне, вашей матери и господину Ракша су посчастливилось. Мы принадлежим к самому славному и знаменитому клану джинн. Клану Марид. Наш клан самый малочисленный, но и самый могущественный… Вот так. Я изложил вам самое главное. Выпустил, так сказать, джинн из бутылки. Вы ведь наверняка слыхали это выражение? Но вряд ли думали, что оно имеет отношение лично к вам? Уверяю вас, мои юные родственники, имеет, причем самое прямое отношение. Вы оба — Дети Лампы.
— Ты хочешь сказать, что мы — джинны? То есть джинн… Как в «Тысяче и одной ночи»? — изумился Джон. — Там то и дело кто-нибудь находит лампу или бутылку, потрёт-потрёт, а оттуда — джинн! Нимрод кивнул.
— Не может быть, — выдохнула Филиппа.
— В это непросто поверить, я знаю, — снова кивнул Нимрод.
— Невероятно… — Джон ошарашенно качал головой.
— Но если вы припомните все странные события, которые произошли в вашей жизни за последнее время, с тех пор, как вам удалили зубы мудрости, вы согласитесь, что объяснение им подходит тоже только самое невероятное.
Нимрод вынул изо рта потухшую сигару, осмотрел со всех сторон, и принялся снова ее раскуривать. Он втягивал и втягивал воздух, покуда кончик сигары не стал огненно-красным, под стать его пиджаку. Потом он выпустил огромное кольцо дыма. На мгновение дым принял форму удивительного дворца — того самого, который приснился близнецам во время операции, когда им выдирали зубы мудрости. Сейчас дворец тоже поплавал в воздухе и — развеялся, как не бывало.
— Ну, например, — продолжал Нимрод. — Вам не кажется странным, что я все знаю о том сне, который вы видели под наркозом? И что мы встретились с вами прямо в этом сне, в брайтонском павильоне? Что там музицировала девица? Что мы играли там в кости? Что Джону удалось выкинуть три шестерки, Филиппе четыре, а вместе у вас получилось пять? Как я могу знать все эти подробности, если это был просто сон?
— Тогда что это было, если не сон? — спросил Джон.
— Все очень просто. Я отправился в Нью-Йорк, остановился в гостинице «Карлайл» на Мэдисон-авеню, оставил там свое физическое тело, а в астральном — то есть в своем нематериальном обличье — отправился в больницу, где вам делали операцию, и проник в вас, в ваши тела.
— Ого!
— Пока вы были под наркозом, я завладел вашим сознанием, показал вам яркие картины, которые так отчетливо врезались вам в память. И обещал, что, стоит вам заикнуться родителям о своем желании съездить в Лондон, они обязательно согласятся.
— А почему? — спросила Филиппа. — Почему они сразу разрешили?
— Люди и джинн взрослеют и старятся с разной скоростью, — пояснил Нимрод. — Если ты джинн, это по-настоящему проявляется только после того, как у тебя вырастают зубы мудрости. Только их удалят — ты уже джинн. У людей зубы мудрости, джинн называют их «драконьи зубы», не выполняют никакой отдельной функции, зато для джинн — это главный сигнал. Сигнал, что дарованное тебе могущество готово к употреблению. Как только удалят твои драконьи зубы, ты начинаешь жить как настоящий джинн.
Следующее облако сигарного дыма напомнило близнецам силуэты нью-йоркских небоскребов.