— Наше общее дело куда важнее, — согласилась Филиппа.
— В Египет-то мы всегда сможем съездить, — добавил Джон. — Верно?
— Разумеется, — сказал Нимрод. — На любые школьные каникулы.
— Знаешь, а ты был прав насчет Каира, — сказал ему Джон. — Я даже не думал, что мне тут так понравится. Он, конечно, и грязный, и вонючий, и народу — не протолкнешься, но это самое лучшее место в мире.
— Разве я это говорил? — удивился Нимрод. — Город-то, конечно, красивый, но погоди… Ведь тебе еще предстоит побывать в Александрии. И в Иерусалиме. И в Дели. И в Стамбуле. И в самой пустыне Сахара. Кстати, не забудем и о Берлине, где, как вы знаете, живет Синий джинн Вавилонский. Но на сегодняшний день наша главная цель — Лондон. Британский музей. То, что нам удастся там обнаружить, будет иметь последствия не только для мира джинн, но и для всего мундусянского мира тоже.
Лондонцы, как водится, не получали от лета особого удовольствия. Погода стояла либо слишком жаркая, либо слишком холодная; либо чересчур дождливая, либо, наоборот, засушливая. Короче, каким бы ни выдался день, кто-нибудь непременно был им недоволен. Пожалуй, единственным жителем Лондона, который совсем не жаловался на погоду, был мистер Джалобин.
— Именно такой климат мне больше всего по душе, — говорил он, когда они миновали Кенсингтонский сад и подъезжали к дому. — В году не наберется и двух одинаковых дней. Вот сегодня, например, жарко, для Лондона даже слишком жарко. Значит, завтра, скорее всего, будет дождливо, а послезавтра — ветрено. Если не верите, посмотрите крикетный матч, который длится дня четыре. За это время погода сменится несчетное число раз.
Джон, искренне считавший, что крикетный матч не то что четыре дня — четыре минуты нельзя выдержать, сказал, что на матч не пойдет и готов поверить Джалобину на слово.
Наутро, ровно к открытию, то есть к десяти часам, Нимрод привез племянников в Блумсбери, к громадному зданию Британского музея, которое сам Нимрод предпочитал называть БМ.
БМ — солидная постройка, чем-то отдаленно напоминающая большой греческий храм, такой, например, как Парфенон в афинском Акрополе, посвященный богине Афине. Однако, взойдя по парадной лестнице со стороны улицы Грейт-Рассел, Нимрод с близнецами обнаружили высыпавших из автобуса туристов, которые поклонялись не Афине, а исключительно Гермесу, греческому богу путешествий, торговли и абсурдно дорогих дорожных сумок.
Нимрод провел детей напрямик — через вестибюль в крытый внутренний дворик, носящий название Большой двор, мимо стоящего в его центре огромного и круглого Старого читального зала, в западное крыло здания, в так называемые Египетские галереи, где хранятся все жемчужины замечательной египетской коллекции БМ. Они прошли по галереям в северном направлении, мимо всех крупных экспонатов, потом поднялись вверх по лестнице, в залы под номерами с шестидесятого по шестьдесят шестой. И здесь, под стеклом витрины, среди мумифицированных останков древнеегипетских царей, многим из которых было чуть ли не пять тысяч лет, и множества предметов, которые принято было хоронить вместе с хозяевами, Нимрод вроде было нашел то, что искал. Однако, надев очки, чтобы попристальнее рассмотреть скипетр, лежавший на маленьком гранитном постаменте, Нимрод нахмурился и разочарованно покачал головой.
— Ах какая досада! Тут сказано: царский скипетр Семнадцатой династии. Слишком рано для Эхнатона. Как же мог господин Ракшас так ошибся!
Филиппа внимательно посмотрела на экспонат и пожала плечами:
— Сотрудники БМ не могут знать все на свете. Может, это они ошиблись?
Нимрод скептически крякнул. В такую вероятность он не очень-то верил.
— Хотя, должна признаться, — продолжала Филиппа, — этот скипетр выглядит вполне обыкновенно. Не похоже, что внутри него сидят семьдесят джинн.
— Это верно, — вздохнул Нимрод.
— А ты не можешь как-нибудь определить, тот это скипетр или нет? — спросила Филиппа. — Ну, если там находятся семьдесят джинн, они, наверно, испускают какие-нибудь волны, вибрации. Почувствуешь?
— Я же не ивовый прут. А джинн — не металл и не вода. Кстати, если бы от них исходили, как ты говоришь, вибрации, за эти несколько десятилетий либо я, либо какой-то другой джинн уж наверно бы их уловил.
— Это точно, — вздохнула Филиппа.
Тем временем Джон, вжавшись носом в стекло, рассматривал скипетр. Он был уже готов согласиться с родственниками, как вдруг заметил что-то странное.
— Погодите-ка, — сказал он. — Разве вы ничего не видите?
Он отошел на несколько шагов и посмотрел на стекло под другим углом.
— Смотрите! В витрине трещина! Крохотная, с волос толщиной, но явно — трещина!
Пока Нимрод и Филиппа искали точку, с которой было легче увидеть трещину, Джон добавил:
— А форма у этой трещины знаете какая? Как на стене у меня дома!
— Глаз-алмаз, Джон! — похвалил дядюшка. — Ты молодчина! А мне пора сменить очки. Эти уже никуда не годятся.
— Ну, вижу трещину… — задумчиво сказала Филиппа. — Но что она означает?
— Послание, разумеется, — ответил Нимрод. — И по-моему, на этот раз я знаю, от кого.
— От кого же? — спросила Филиппа.
— Ясно, от кого, — фыркнул Джон. — От пропавших джинн Эхнатона.
— Джон! — выдохнул Нимрод. — Ты прав! Вот она, разгадка! Это — послание тем, кто ищет скипетр. И оно означает, что именно этот скипетр нам и нужен.
Несколько мгновений они просто стояли молча и смотрели на свою находку.
— Он золотой? — спросила Филиппа. — На золото не похоже.
— Будь он сделан из золота, его и поднять бы никто не смог. А скипетр должен быть удобен в обращении. Поэтому их делают из дерева и покрывают золотой фольгой.
— Мы его прямо сейчас выкрадем? — спросил Джон.
— Боже упаси! — ответил Нимрод. — Сейчас мы… ээ… проводим рекогносцировку. Высматриваем, вынюхиваем. Изучаем место предстоящего ограбления. Короче, выясняем все детали, чтобы потом продумать план, позволяющий завладеть скипетром.
— А может, просто сделать так, чтобы стекло исчезло, да и забрать? К тому же в стекле уже есть трещина, так что это нетрудно…
Нимрод многозначительно посмотрел на Джона, а потом на камеру наблюдения, установленную под потолком в углу зала.
— Она пусть тоже исчезнет, — сказал Джон.
— Мой дорогой племянник! Разве я не просил тебя беречь джинн-силу и не тратить ее попусту? Разве не предостерегал, не рассказывал, какую цену придется заплатить за такую расточительность? Где бы мы ни были, что бы ни делали, мы всегда предпочитаем поступать, как мундусяне. К тому же в данной ситуации использование джинн-силы может оказаться даже опасным.
— Опасным? Почему?