— Мам, это я!
— Мы в гостиной, Билли! — услышал он голос матери.
Промчавшись по коридору, он повернул в комнату и увидел, что мама сидит на диване по правую руку от отца. На коленях у него лежала внушительных размеров книга, вроде древней Библии, с пожелтевшими пергаментными страницами в потертом кожаном переплете.
Билли хотел сразу спросить, что это за книга, но, видя, что отец закрыл ее, он решил подождать. К счастью, штаны уже высохли, а мама, кажется, не заметила, что на нем другая рубашка. Пока все шло нормально. Он плюхнулся на стул у дивана и откинулся на спинку стула, стараясь скрыть свое беспокойство хоть ненадолго.
— Что случилось, папа? Почему ты так рано вернулся?
Тот поглядел на Билли, будто видел его в первый раз.
Билли чувствовал, что отцовские глаза, словно пальцы, пробуют, щупают его тело и мозг, от чего он весь покрылся гусиной кожей.
— Мне позвонила мама, — ответил он. — У нас тут возникла проблема.
— Какая проблема?
— Сегодня утром, когда ты поцеловал ее, она заметила, что ты дышишь, как из печки. — Мама показала красный след у себя на щеке, а отец продолжил: — Мы догадываемся, что ты уже и сам обратил внимание, и, наверное, давно.
Билли неловко заерзал на стуле.
— Ну… я… — Он осекся. Ему хотелось выпалить все одним духом, но что-то как будто сжимало ему челюсти.
— Продолжай, сынок, — подбодрила мама, — расскажи нам все.
Билли вздохнул и уставился на свои кроссовки.
— Да, я уже заметил, особенно сегодня. В школе были неприятности. Я хотел помешать Адаму Ларку испортить детектор дыма в туалете, но сам нечаянно взорвал огнетушитель.
Отец подался вперед:
— Взорвал огнетушитель? Как же это случилось?
Билли нагнулся и стал завязывать шнурки на кроссовках.
— Ну, Адам держал зажигалку у сенсора, а я хотел ее задуть. Но почему-то, когда я подул, стало так горячо, что завизжала пожарная сирена. — Билли поднял голову и почувствовал, что в горле растет ком, а глаза наполняются слезами. Он сжимал скулы и гнал их прочь. — Мама, что происходит? Папа?
Отец похлопал ладонью по дивану слева от себя и снова открыл книгу.
— Иди сюда, Билли, я хочу тебе кое-что показать.
Билли подошел и сел, удобно устроившись на подушках, но все же сохраняя дистанцию. Прежде чем поглядеть в книгу, он с трудом сглотнул и обхватил колени руками.
Отец перевернул большую темную страницу с оборванными краями, плотно исписанную плавным почерком.
— Что тебе известно о драконах, Билли?
— Мм… то, что я читал в книгах вроде «Хоббита». Это свирепые летающие ящеры, покрытые чешуей и способные извергать пламя.
— И все?
— Ну, что они копят сокровища и что они злые. Они убивают людей, если те им не подчиняются.
Отец перевернул еще одну страницу, на этот раз медленнее:
— Такими ты себе их представляешь?
Билли снова взглянул в книгу и увидел рисунок, изображавший рыцаря, который бился с драконом. Прекрасное воссоздание напряженной схватки: рыцарь с обнаженным мечом и поднятым щитом и дракон, изрыгающий потоки огня, яростно крушащие щит. Позади рыцаря стояла молодая леди в белом струящемся платье — очевидно, предмет битвы. Хотя он никогда ранее не видел этого рисунка, что-то показалось ему знакомым. Он напоминал ему картину в кабинете директора, но не только. Тут было что-то личное. Билли кивнул, не отрывая глаз от страницы:
— Да, что-то вроде этого.
Отец перевернул еще одну страницу, где было несколько строчек, размещенных посередине, написанных безукоризненно ровным округлым почерком, не вполне каллиграфическим, но с завитушками старинного усердного пера. Буквы складывались в незнакомые и непонятные слова.
— Это стихотворение, — объяснил отец, — сочинил автор рисунка. Он служил оруженосцем у одного из рыцарей короля Артура.
— У одного из рыцарей короля Артура? Рыцарей Круглого стола?
— Нет, не совсем. Этот рыцарь был, без сомнения, самый жестокий. Из-за его свирепости ему не досталось почетного места. Он был помешан на преследовании драконов.
Билли ушам своим не верил. Это звучало как сказка, которую отец рассказывал ему на ночь.
— Значит, драконы и правда существовали? Они и вправду изрыгали огонь и убивали людей, как на картинке?
Отцовские брови нахмурились, на скулах вспухли желваки, но голос оставался спокойным.
— Некоторые драконы погубили много людей, и оттого у всех драконов дурная репутация. Артур снарядил этого самого рыцаря извести их. В то время он не знал о существовании добрых драконов.
— Добрых драконов? — Билли оторвал взгляд от рисунка, чувствуя, как в животе растет твердый ком, и стиснул руками коленные чашечки, словно пытался выжать две губки. — И зачем ты мне все это рассказываешь?
Отец положил ладонь на страницу и пробежался пальцами по строчкам стихотворения.
— Чтобы ты понял. Я прочитаю тебе это стихотворение. Оно было написано на древнеанглийском, но я его перевел и попробовал срифмовать на новый лад. Рифмы не то чтобы идеальны, но вполне близки к оригиналу. Я даже запомнил его наизусть:
Мой господин, драконов бич,
Он нынче бьет иную дичь,
Зане дракон, что человек,
Гуляет нынче по земле.
Мой господин не ест, не спит,
Чтоб мир от нечисти спасти.
Крови людской ему не жаль,
Коль под личиной скрыта тварь.
Он вернулся на страницу назад, к рыцарю и дракону, и Билли снова стал рассматривать рисунок, на этот раз страстно желая проникнуть в его тайну. Рисунок полностью овладел всеми его чувствами и как будто ожил у него в сознании. Злые глаза дракона сверкали безумной яростью. Билли пристально уставился на эти глаза. Точно! Глаза! Художник изобразил их так же, как рисовал Билли, когда его персонаж был очень зол, — с крохотными белыми точками в центре зрачков. Чем дольше он смотрел, тем больше общего он отмечал: манера рисовать руки людей, листья деревьев, валуны — все напоминало его собственный стиль — не вполне, но довольно для того, чтобы поразить его до глубины души и заставить задуматься над этой еще большей тайной.
Наконец Билли, оторвавшись от завораживающей картины, глубоко вздохнул и посмотрел на отца.
— Пап, и что ты хочешь сказать? Как это связано с моей… э-э-э… проблемой?
Отец тоже глубоко вздохнул и положил ладонь на бедро Билли.
— Я хочу сказать, что один из этих драконов теперь имеет человеческое обличье.
Услыхав это, Билли испытал паническое желание кинуться прочь от руки отца, но остался сидеть неподвижно, уставившись на кисть, лежавшую у него на бедре, на густые волосы, покрывающие ее, и представляя, как она превращается в жуткую клешню с чешуей и когтями. Он задрожал всем телом. Он не мог ничего с этим поделать. Почувствовав, как трясутся его руки и ноги, отец убрал свою ладонь.