— Да, сэр, это сложный вопрос, — сказал сержант. — Но ведь эти псы сожрали мертвого человека, и вообще…
— Это животные, они были голодны, — сказал майор, бросая окурок и вставая со скамьи. — Им тоже может быть плохо, верно?
— Да, сэр, как и нам, — примирительно сказал сержант.
— Не совсем так. Я вот думаю, что живые твари, живущие настоящими, своими непосредственными чувствами, страдают, по-видимому, сильнее нас. Но, наверное, вы правы, полагая, что этих псов надо пристрелить, сержант. Общественное мнение… Что мне не нравится в этой истории, так это то, что она напоминает историю со Спартаком.
— Это вы про кино, сэр? Из жизни Древнего Рима?
— Кино было говенное, — ответил Джон Одри. — Настоящий Спартак был парнем, который возглавил восстание рабов в древней Италии и на некоторое время обрел свободу, потому что тогда главные силы римлян находились за пределами страны. Римлянам пришлось вернуть армию из Испании. Почему я вспомнил об этом? Беда рабов заключалась в том, что в Италию их привезли против их воли и использовали для выгоды и удовольствия других людей. У них не было выбора. Они были невежественны и неорганизованны. И вышло так, что они пересекли всю страну и были наголову разбиты, точно так же, как эти два пса. Насколько я понимаю, одного из них ежедневно топили в баке с водой или что-то в этом роде. Это ему не понравилось, и он поступил соответственно. А теперь нас призвали, чтобы застрелить его, и это обойдется обществу во многие тысячи фунтов. Печально все это. В одном вы правы, мистер Гиббс. Дело идет к концу. Где, черт возьми, устроились наши связисты?
— В главном зале, сэр. Их туда пригласила хозяйка. Она их там вовсю потчует.
— Очень мило с ее стороны. Что ж, посмотрим, установлена ли связь с ротами «В» и «С». Гляньте-ка, вон летят вертолеты. Будем надеяться, через час все закончится.
— Они хотят убить нас, Раф. Когда рассветет, они нас увидят.
— Как же они нас убьют?
— Не знаю. Но я уверен, они здесь именно за этим. Они следят за нами.
— Это как же? Темно ведь еще.
— Нет, я это про мух. Они вылетают у меня из башки. Они стали такими огромными — кружат и кружат над холмами. Они умеют говорить с белохалатниками. Мне это все пригрезилось.
— Просто ты голоден и устал. Почему ты снова не спишь?
— Да нет, Раф. Я у тебя урвал почти полкурицы. Я в порядке. Жалко только, она была без потрохов. Курицы, которых мы сами убивали, были вкуснее, правда? Раф, больше нам ни одной не украсть. Я знаю.
Раф встал и начал оглядываться.
— Нет, Раф. Их еще нет. Только, помнишь, у табачного человека было такое маленькое окошко, которое он открывал и подсматривал за нами? Так и они могут следить за нами. Они хотят убить нас.
— Со мной им придется здорово повозиться. Ты, кажется, говорил, что видел своего хозяина?
— Он тут. Только не может помочь… Ох, Раф, я не знаю, отчего так сказал. Привиделось… Не приставай ты ко мне.
— Плох этот мир для животных. Ничего-то мы не знаем и не понимаем. Если бы люди захотели, они могли бы сделать что-нибудь для нас, но они почему-то не хотят.
— Люди тут кругом, Раф. Это мышка… мышка мне сказала.
Раф собрался было ответить, но тут Шустрик задрал голову и завыл — протяжный вой страдания и страха. Две куропатки шумно поднялись из травы и улетели во мрак. Их трескучие крики умолкли, и вновь установилось безмолвие, едва нарушаемое посвистом ветра в траве и шорохом осоки, которой почти наполовину заросло маленькое озерцо Угриное, расположенное в конце Гари, футов на пятьсот выше паба «Волчья стая».
— Шустрик, где все эти люди, о которых ты толкуешь? Они же тебя услышат…
— Я вою о своей смерти… Нет, не о своей, а о твоей, старина Раф. О твоей смерти и смерти лиса. Никак вот не могу вспомнить, что он велел сказать тебе. Но я обязательно вспомню.
— «Беги до темноты». Теперь-то уж его ничто не тревожит.
— Одно вот я помню. Он сказал: «Не темнота пугает меня, но их острые зубы». И меня тоже. Надеюсь, это будет не больно.
Шустрик умолк, нюхая ветер.
— Все! Больше мы не дикие животные! — вдруг сказал он. — С этим покончено. Теперь мы пойдем вниз.
— Но ведь тут никого нет, тут безопасно.
— Как только рассветет, мухи нас увидят. Мы пойдем вниз.
— Я не пойду снова в бак! Не пойду! Р-раф! Р-раф! Ветер над болотом крепчал, гоня тучи на восток. Шустрик медленно побрел прочь, держась против ветра, вдоль вытекающего из Угриного озера ручейка, убегающего на запад. Раф неохотно следовал за ним. Вскоре они добрались до Барсучьего ручья, а потом и до Вилланова, который сбегал в долину и впадал в Эск ниже Бута. Перед глазами псов маячили в темноте каменные стены оград и овчарни, из деревни, что была в полумиле ниже, доходил слабый свет. Шустрик шел не останавливаясь, держась берега Вилланова ручья, все дальше и дальше в долину.
— Шустрик! Куда тебя несет?
— Там сточный желоб, который проходит под полом. Мышка сказала, что нам нужно найти его. А иначе все пропало.
Раф с Шустриком шли все дальше и дальше вдоль вздувшегося ручья. Откуда-то снизу, из темноты, до ушей Рафа доносились булькающие крики кроншнепа и посвист бекасов на болоте.
— Ты, кажется, сказал, что мы больше не дикие животные? — спросил Раф.
— Честно говоря, мы ими толком и не были. Разве что когда с нами был бедняга лис.
— Верно. Если бы я был диким животным, я бы бросил сейчас тебя одного. Куда ты меня тащишь?
— До рассвета нам нужно проскочить в желоб.
— Какой еще желоб, Шустрик?
— Не знаю. Глянь-ка, Раф! Камни пляшут! Помнишь ту белую штуку, которая падала с неба?
Крадучись, Раф с Шустриком продвигались через Бут, не замеченные никем, кроме кошек, что сидели на каменных оградах. Даже когда дорогу Рафу перебежала крыса, тот со страху предпочел сдержаться и дал ей прошмыгнуть между камнями в стене. На востоке забрезжил рассвет, и на фоне бледного неба стала ясно видна волнистая вершина Колючего холма. Добравшись до дороги, уходящей в долину, Шустрик перешел на бег, а следом за ним и Раф, хотя рана на шее у перепуганного пса отчаянно пульсировала.
— Шустрик! Это же дорога! Ты соображаешь, что делаешь? Люди, машины, грузовики…
— Уже близко, — пробормотал Шустрик. — Желоб уже совсем близко.
Опустив нос к земле, словно держась по следу, Шустрик продолжал бежать дальше. Тут Раф ясно услышал шум едущей сзади машины. Когда шум приблизился, Раф ринулся через дорогу к каменной стене.
— Шустрик! Давай через стену! Живо!
Шустрик перепрыгнул стену вслед за Рафом, его короткие лапы заскребли по верхним камням, но вскоре он бухнулся на землю по другую сторону стены. Машина проехала мимо. Лежа в зарослях засохшего конского щавеля, Раф осмотрелся: узкий проулок, широкая полоса до странности черной и крупитчатой земли, а вдоль нее — какие-то непонятные железные полосы, уходящие далеко из виду. На этих железных полосах стояло нечто, напоминавшее ряд небольших разноцветных повозок, — во всяком случае, они были с колесами, какие-то непонятные деревянные штуковины — одни с верхом, другие без. За этими повозками Раф увидел бетонную платформу, которая стояла перед каким-то помещением, напоминавшим сарай или собачий блок. Однако все вокруг было пусто. Ни людей, ни бумажек, ни запаха табака, — лишь издалека доносилось шипение пара и запах горелого угля.