— Свежий воздух, — повторил Шустрик. — Желтый запах… колючки… пчелы… только слабый… а еще где-то там мокрые рододендроны… рододендроны, Раф!
— Чего?
— Дрок, желтый дрок! Мы можем упасть туда! Можем, можем!
Шустрик сидел с раскрытой пастью, обнажив свои коричневые у десен зубы, зубы переболевшей чумкой собаки. Подпрыгнув, он попытался зацепиться закрай воронки, работая головой и передними лапами, но, зависнув на краешке, все же сорвался и рухнул на цементный пол. Раф молча наблюдал за своим товарищем.
— Горячо? — спросил он.
— Не горячее маминого живота, когда лежишь с ней в корзинке. Не забыл еще? Только вот мне до соска не достать.
— Ты хочешь туда, внутрь?
— Ты что, не понял? Рододендроны! Там, снаружи. Запах проходит сюда, значит, собака пройдет туда.
Раф задумался.
— Запахи проходят в щели, — сказал он. — Как мыши. А собаки нет. А ну как там только щель? Застрянешь и умрешь. И обратно не вылезешь.
— С чего ты это взял, блохастый ты уличный пустобрех? Лучше бы сунул туда голову и нюхнул ветра и простора, широкого, как твоя необъятная задница, нюхнул бы дождя. — Шустрик вновь подпрыгнул к воронке и вновь упал на пол, его мокрая морда стала серой от золы. — Горите, косточки, горите! Как моя головушка… — сказал он и утер нос передней лапой.
Раф, пес куда более крупный, встал на задние лапы, положил передние на край воронки и заглянул в нее. Он постоял так некоторое время, приглядываясь и прислушиваясь. Затем молча подпрыгнул и полез внутрь. Задние лапы оторвались от пола, и пес засучил ими в воздухе, тщетно пытаясь зацепиться за железный край воронки. Дюйм за дюймом он продолжал двигаться вперед, изо всех сил скребя передними лапами, которые уже достали до ровного дна воронки, однако тут он больно зацепился членом за острый порожек дверцы. Тогда Раф повернулся на бок, одновременно подтягиваясь и цепляясь когтями за выступающие петли дверцы. Действуя таким образом, он протискивался все глубже и постепенно исчезал из поля зрения Шустрика, при этом задние лапы Рафа и болтающийся между ними хвост постепенно уходили в воронку и исчезали вслед за своим хозяином.
В отчаянии Шустрик бегал туда-сюда перед открытой дверцей. Он еще несколько раз подпрыгивал к воронке и шлепался на пол, после чего прекратил свои бесплодные попытки и, тяжело дыша, лег.
— Раф! — позвал он. Ответа не последовало.
Шустрик встал и медленно отошел на несколько шагов, словно хотел получше разглядеть, что делается внутри.
— Раф!
Снова никакого ответа, к тому же Шустрик так ничего и не увидел.
— Прыг-скок, сахару кусок! — гавкнул вдруг Шустрик.
Он разбежался и высоко подпрыгнул прямо в отверстие, подобно тому как это делают цирковые собаки, прыгая через обруч. Почувствовав, как больно впился в задние лапы железный край, Шустрик коротко взвизгнул, но, сообразив, что уже большая его половина находится в воронке, он, как и до него Раф, повернулся на бок, а поскольку он был куда меньше Рафа, то без труда протиснулся внутрь целиком. Некоторое время он лежал неподвижно, переводя дух и ожидая, пока не утихнет боль в пораненных задних лапах, затем собрался с силами и принюхался к тому, что делается впереди.
А впереди трубу наглухо перекрывало застрявшее тело Рафа. Оттуда больше не тянуло ветерком, и единственным запахом был исходивший от Рафа запах железной воды. Шустрик понял, что дело худо. В этой трубе он не мог повернуться, а Раф, видимо, даже не слышал его и, что самое скверное, похоже, не мог сдвинуться ни туда ни сюда.
Шустрик прополз еще немного вперед, покуда не уперся головой в задние лапы Рафа. Лишь теперь он сообразил, что Раф все-таки продвигается, только страшно медленно — даже медленнее, подумал Шустрик, чем слизняк, ползущий по мокрой садовой дорожке. Шустрик чуял запах мочи Рафа, которая разлилась вдоль железной трубы. Моча источала запах страха. Зажатый в тесном, провонявшем золой проходе, Шустрик дрожал всем телом и принялся тихонько поскуливать.
Скрюченный в этой сужающейся трубе, он все же собрался с духом и попытался приподняться, но застыл в весьма неудобной позе: крестец его уперся в потолок воронки. Шустрик долго не мог выдержать в таком положении и вскоре продвинулся чуть-чуть вперед, больно ударившись головой об острый крестец Рафа. При этом столкновении Шустрик ощутил, что тело его товарища несколько продвинулось вперед, правда, не более чем на длину когтя или клыка. Шустрик принялся неистово толкать головой черный лохматый крестец, который при каждом толчке чуть-чуть подавался вперед, но продвижение это было почти неощутимым.
Честно говоря, Шустрик понятия не имел, есть ли вообще у Рафа возможность протиснуться через дальний конец этой проклятой воронки. Шустрик знал одно — его товарищ был еще жив, поскольку при каждом соприкосновении с ним он ощущал биение его сердца и спазматические движения мышц. Он уже не помнил, сколько времени пытается протолкнуть тело своего товарища. Воздух в воронке сделался спертым, дыхание стало тяжелым и влажным, так что влага оседала на железных стенках. Шустрик подумал, что, наверное, уже стало светать. Однако мало-помалу отрезок трубы, оставшийся у них за спиной, становился все длиннее, хотя по-прежнему не было никаких признаков того, что Раф добрался до конца трубы. Как раз в ту минуту, когда Шустрик уже окончательно выбился из сил, Рафов зад вдруг заскользил вперед, да так гладенько — точь-в-точь хорошая какашка, вылезающая из здоровой прямой кишки, — и исчез из виду. Шустрик с наслаждением ощутил дуновение чудесного прохладного воздуха и вдруг увидел впереди темный квадратный проем и струи дождя на его фоне. Мгновение спустя Шустрик и сам перевалился через край и, пролетев два фута, упал в порошкообразный пепел, смешанный с мелкими косточками, которые задержались на железной решетке. Собаки попали в топку.
Шустрик с трудом встал и принялся принюхиваться. Места тут было не больше, чем в собачьей конуре, так что они с Рафом, лежа бок о бок, занимали почти всю площадь пола. И все же, несмотря на взвившуюся от их падения золу, воздух здесь казался куда свежее, нежели тот, которым они дышали в собачьем блоке. Прохладные струи воздуха доносили сюда многие и многие запахи, из которых далеко не все Шустрик мог разобрать как следует; эти струйки вились вокруг них, причем не только снизу, но и со всех сторон. Откуда-то Шустрик ощутил бодрящее, восхитительно освежающее дуновение, которое, поднимаясь вверх, словно поглаживало его вдоль живота. Это ощущение после отчаянного напряжения сил и смертельного страха, пережитого в тесной трубе, подействовало на Шустрика столь успокаивающе, что, закрыв глаза и вывалив язык, он повернулся на бок, наслаждаясь прохладой.
Воздух и впрямь проникал в топку со всех четырех сторон. Снизу, через решетчатый пол, воздух поступал из поддувала, которое открывалось и закрывалось снаружи посредством железной заслонки, обеспечивая управление силою пламени. Это поддувало Том оставил полуоткрытым, чтобы постоянный ток сырого вечернего воздуха проходил через решетку в топку и выходил из нее через дымоход, располагавшийся над головами собак. В то же время, поскольку наверху Том оставил открытой дверцу воронки, другой поток воздуха проходил прямо через дверцу топки и далее через воронку в блок морских свинок. А так как стены топки теперь остыли примерно до температуры собачьего тела, для собак тут оказалось такое приятное и спокойное местечко, лучше которого и представить себе нельзя.