Моя тарелка исчезла и через мгновение вернулась. С чем? Запахло травами, жареным мясом. Мне показалось, стоит съесть немного, и испытаешь блаженство от одной только мысли, что ешь это ароматическое произведение.
Вместе с другими я выпила вина. Со всех сторон поднимались бокалы. Все желали друг другу счастливого Рождества.
Под потолком, на широком балконе, грянул хор. Музыка напомнила мне о Джоне Стиксе.
В это время невидимые часы ясно пробили одиннадцать. Гости заговорили оживленней, голоса их сливались в ровный гул.
— Где же Марк? — услышала я голос барона Тави. — После обеда он вдруг исчез и не появился. А где Джон Стикс?
— Не далее как полчаса назад мы с Джен его видели, — сказал мистер Рочестер. — У Джона какие-то дела…
— Марк жаловался мне на самочувствие, — сказал Радж, — и, должно быть, пошел прилечь.
— Я слышала, что вождь Шибу не разрешает индусам посещать школу? — спросила худющая дама, обращаясь к Раджу.
— Вождь говорит, что те, кто выше ростом, чем зарубка на священном дереве, не должны посещать школу.
— Но ведь это глупо! — засмеялась дама. Я посмотрела на Раджа и сказала:
— Радж! Скажи вождю Шибу, что все дети должны учиться и ходить в школу.
— Нет, миссис Рочестер, — учтиво ответил он. — Это говорил вождь, а вы — не вождь…
— Но почему?
— Высокие не должны знать больше…
— Тогда я сама поговорю с вождем! — горячо воскликнула я.
Барон Тави что-то невнятно произнес…
Все вдруг умолкли. Мистер Рочестер вздохнул и рассмеялся, очень громко и, пожалуй, несколько дольше, чем допускал такт.
— Джен, радость моя! С тех пор, как ты уехала, здесь многое изменилось! И теперь женское население здесь настолько разнообразно… Но никто, поверь мне, не додумался, кроме тебя, идти и говорить с вождем!
Он снова захохотал, обнимая меня за плечи. Я осторожно отвела его руку и спросила:
— Как идут твои дела с источниками?
— Прекрасно, прекрасно, Джен… Лучше, чем здесь… Но здесь — веселей.
Дама, сидевшая рядом с ним, несколько сконфуженно улыбнулась, посмотрев в мою сторону.
Барон Тави подозвал слугу и отдал ему короткое приказание. Не прошло и минуты, как три удара призвали публику к вниманию.
Барон Тави хотел говорить. Я видела это по устремленным на него взглядам. Он выпрямился, положив руки на стол ладонями вниз, и приказал музыкантам и хору молчать.
— Леди и джентльмены! — произнес барон Тави так громко, чтобы было всем слышно. — Вы мои гости, мои приятели и друзья. Вы оказали мне честь, посетив мой дом в день праздника Рождества Христова. Вы знали меня еще тогда, когда я впервые ступил на землю Индии, не имея ни малейшего представления о том, что выйдет из моей затеи…
Барон Тави замолчал. Секунду-другую поразмыслив, продолжал так же спокойно:
— Многие из вас приехали из других земель, чтобы доставить мне удовольствие и провести в моем доме несколько дней.
Я вижу лица, напоминающие мне дни опасностей и веселья, случайностей, похождений, тревог, дел и радостей.
Амелия Кирну! Четыре месяца вы давали мне в кредит комнату, завтрак и обед…
Лорд Уильям Артини! Вы, имея дело с таким неврастеником-миллионером, как я, согласились взять мой капитал в свое ведение, избавив меня от излишних хлопот, и в три года увеличили основной капитал в тридцать семь раз.
Генри Токкиль! Вам я обязан удачным залогом и сохранением секрета! Вы спасли меня однажды на охоте, когда я висел над пропастью, удерживаясь сам не знаю как.
Леон Друкке! Ваш гений воплотил мой капризный замысел в строгую и прекрасную конструкцию того здания, в котором мы сидим.
Я рад приветствовать вас и поднимаю этот бокал за минуту гневного фырканья, с которым вы первоначально выслушали меня, и высмеяли, и багровели четверть часа, наконец сказали: «Честное слово, над этим надо подумать».
Глядя в том направлении, куда смотрел барон Тави, я увидела старого толстого несимпатичного человека с надменным выражением лица и иронической бровью. Выслушав барона Тави, он грузно поднялся, уперся руками в стол и, посмотрев в сторону, сказал:
— Я очень польщен.
Это был губернатор.
— Итак, — сказал барон Тави, — скоро полночь… — он задумался с остывшей улыбкой, но тотчас встрепенулся. — Я хочу, чтобы не было на меня обиды у тех, о ком я не сказал ничего, но вы видите, что я все хорошо помню. Итак, я помню обо всех все — все встречи и разговоры, я снова пережил прошлое в вашем лице, и я так же в нем теперь, как и тогда. Но я должен еще сказать, что деньги дали мне возможность осуществить мою мечту. Мне не открыть вам ее в нескольких словах. Мой дом — ваш дом, как говорят индусы. Вероятно, это можно назвать иначе: могущество жеста. Еще я представлял себе второй мир, тайное в явном, непоколебимость дома, та вечность, которой я могу играть движением пальца…
В это время грянул праздничный фейерверк.
Гости подняли бокалы и, оставив залу, вышли в парк. Забили барабаны, затрубили раковины и рожки. Множество фантастических цветов и красочных гирлянд запестрели в звездном небе. Заиграла музыка. Гости оживленно захлопали в ладоши.
— Может быть, потанцуете со мной? — услышала я рядом голос Джона Стикса.
Опершись на его плечо, я вошла в круг танцующих.
— Чем вы теперь будете заниматься? — спросил он у меня.
— Я хочу… заняться с детьми индусов в школе… Хочу научить их читать и молиться…
— А зачем вам это нужно? — улыбнулся Джон.
— Во всяком случае, это не ваше дело, — с улыбкой ответила я.
— А как вы думаете, может быть, они не захотят учиться? Не захотят читать? — спокойно продолжала я. — По-моему, сначала надо было бы их спросить об этом.
— А вас спросили, когда вы были ребенком? — я была взволнована его прикосновением. — Я считаю… Я не хочу… чтобы их держали во тьме… Разве вы не согласны со мной?
Я смотрела ему в глаза.
Джон сжал мою ладонь и улыбнулся:
— Я просто не уверен, что их нужно учить нашему языку…
Рядом с нами раздался громкий выстрел хлопушки. И разноцветный дождь конфетти осыпал меня и Джона. Я рассмеялась и невольно прижалась к его груди.
— Знаете, я хотела бы стать путешественницей.
— Действительно?
— Мне нравится путешествовать…
— А когда вы путешествовали бы, вы брали бы с собой много вещей, — засмеялся Джон.
— Нет… Тому, кто путешествует, не нужно развлечений, еды и питья…
Его лицо снова стало немного грустным.