— Ты… поедешь? — спросил отец.
— Конечно, — ответила Шемуаз.
В действительности она не имела оснований обещать ему этого. Она могла лишь уповать на милосердие людей Радж Ахтена, на то, что они позволят ей ухаживать за отцом. Они не будут возражать, уговаривала она себя. Им нужны люди, которые станут заботиться о Посвященных.
— Нет! — проворчал отец.
Внезапно он попытался остановить их продвижение, повиснув на ней. Его ноги заскребли по полу, а Шемуаз резко накренилась в сторону и едва сама не упала. Однако устояла и продолжала тащить отца против его воли.
— Помоги нам умереть! — страстно зашептал он. — Еда… Отрави еду. Мы заболеем и… умрем.
Эта просьба, с которой он уже не раз обращался к ней, беспокоила девушку. Самоубийство было единственным способом нанести удар Радж Ахтену. Однако мысль о том, чтобы убить кого-то из этих людей, была невыносима для Шемуаз, хотя она и понимала, что их жизнь — это просто существование, протекающее на грязном полу, к которому немощь приковывала их надежнее всяких цепей. Как воздух, ей была необходима надежда, что в один прекрасный день отец вернется, целый и не оскверненный.
Шемуаз крепко обняла его и провела через огромную дубовую дверь на свет. Свежий ветер нес запах дождя. Тут и там сновали воины Радж Ахтена, грабя королевскую сокровищницу и опустошая кладовые. Внизу на улице послышался звон разбитого стекла и крики купцов.
— О, последни, карашо, — сказал солдат с ярко выраженным муйатинским акцентом.
— Да.
Все векторы Раджа уже лежали в повозке. Охранник перевел взгляд в сторону.
Шемуаз замерла, испуганно глядя на дорогу через опускную решетку. Направляясь к городским воротам, по Рыночной улице на прекрасных лошадях скакали Иом, король Сильварреста, два Хроно и принц Ордин.
Как бы ей хотелось скакать сейчас рядом с ними! Или, по крайней мере, громко, во весь голос, помолиться о том, чтобы им повезло.
Она подождала, пока охранник втащил отца в повозку, которая при этом слегка накренилась. Конюхи начали умело впрягать в нее четырех тяжеловозов.
Шемуаз встала на ступеньку повозки и заглянула внутрь. Там в полумраке на соломе лежали четырнадцать Посвященных. От стен и пола исходило застарелое зловоние — они пропитались запахом пота и мочи. Шемуаз взглядом попыталась отыскать местечко, где смогла бы усесться посреди этих превратившихся в развалины людей — слепых, глухих, утративших разум. Как раз в этот момент охранник положил ее отца на сено и, оглянувшись через плечо, увидел Шемуаз.
— Нет! Ты — нет! — закричал он, отталкивая ее от двери повозки.
— Но… мой отец! Мой отец там! — воскликнула Шемуаз.
— Нет! Ты не ехать! — сказал охранник и еще раз толкнул ее.
Шемуаз попыталась снова взобраться на ступеньки, снова была отброшена и, сильно ударившись, упала на утрамбованную землю.
— Кто служит. Только те, кто служит, — сказал охранник, сделав рукой рубящее движение.
— Постойте! — закричала Шемуаз. — Там мой отец! Охранник посмотрел на нее безо всякого выражения, словно то, что стояло за словами девушки — дочерняя любовь — было ему совершенно чуждо. И положил руку на резную рукоятку кинжала, висящего у пояса. Шемуаз стало ясно, что его не убедить и ни о каком милосердии не может быть и речи.
Без окрика, без свиста кони тронулись с места и потащили огромную повозку прочь от Башни Посвященных. Охранники бежали впереди и позади нее.
Для Шемуаз не существовало способа последовать за отцом в Лонгмот. Она почувствовала, что никогда больше не увидит его.
С улыбкой глядя на Габорна и понимая, что до принца внезапно дошло — Радж Ахтен пришел прежде всего для того, чтобы убить его и короля Ордина, Боринсон неожиданно почувствовал, как темное облако обволакивает разум, как им овладевает отчаяние.
Он посмотрел на короля Сильварреста, и вся душа его возопила: «Я не Смерть! Я не хочу убивать!»
Он всегда старался быть хорошим солдатом. Зарабатывая себе на жизнь силой оружия, он, тем не менее, никогда не получал удовольствия от самого процесса убийства. Сражаясь, он защищал других, стремясь не отнять жизнь у врагов, а лишь оградить жизнь друзей. Даже его боевые товарищи не понимали этого. Да, он смеялся во время боя, но это был не смех ликования или удовлетворенной кровожадности. Он поступал так, потому что много лет назад понял — смех в такой ситуации вселяет ужас в сердца противников.
Король дал ему задание: убить Посвященных Радж Ахтена, даже если среди них окажутся ею самые старые и близкие друзья, даже если Посвященным стал собственный сын короля.
И на беглый взгляд становилось ясно, что король Сильварреста отдал один из своих даров. Этот король с разумом младенца больше не умел ездить верхом. Привязанный к луке своего седла, он, широко распахнув от испуга глаза, клонился вперед и бессвязно лопотал что-то.
Рядом с королем, так понял Боринсон, скакала Иом или королева — кто именно, он не мог бы сказать. Все очарование покинуло женщину, кожа выглядела грубой, потрескавшейся. Неузнаваема.
Я не Смерть, сказал себе Боринсон, хотя знал, что его долг — убить их обоих. Сама эта мысль вызывала у него отвращение.
Я не раз пировал за столом этого короля, продолжал размышлять Боринсон, вспоминая прошедшие годы, когда Ордин праздновал Хостенфест вместе с Сильварреста. Над этим столом витали острые ароматы — жареной свинины, молодого вина, тушеной репы; свежего хлеба с медом, апельсинов из Мистаррии. Сильварреста всегда был щедр — и на вино, и на шутки.
Если бы этот король в глазах Боринсона не был вознесен над ним слишком высоко, он с гордостью назвал бы его своим другом.
В Исли — местечке в Твинне, откуда Боринсон был родом, — кодекс гостеприимства был предельно прост: ограбить или убить того, кто накормил тебя, считалось верхом подлости. С теми, кто поступал так, расправлялись совершенно безжалостно. Боринсону однажды пришлось стать свидетелем того, как человека забили камнями чуть не до смерти только за то, что он оскорбил хозяина, который угостил его.
По дороге сюда в сердце Боринсона тлела надежда, что ему не представится возможность выполнить приказ своего короля, что Башня Посвященных слишком хорошо охраняется, и он не сможет туда проникнуть, что король Сильварреста отказался отдать дар Радж Ахтену.
Иом. Теперь Боринсон узнал принцессу, не по чертам изменившегося лица, а по грациозности фигуры. Ему припомнилась одна далекая ночь, семь лет назад, когда он сидел в Королевской Башне у огня камина, пил подогретое вино и слушал забавные охотничьи байки прошлых лет, которые рассказывали Ордин и Сильварреста. Тогда малышка Иом, проснувшись в своей комнате от их громкого хохота, пришла к ним и тоже стала слушать.
К удивлению Боринсона, она уселась поближе к огню и не куда-нибудь, а именно к нему на колени. Не на колени отца или кого-нибудь из королевских охранников. Нет, она выбрала его, а потом просто сидела у огня, сонно поглядывая на его рыжую бороду. Даже тогда, совсем ребенком, она была прелестна. Боринсон почувствовал себя ее защитником и размечтался о том, что когда-нибудь и у него будет такая же чудесная дочка.