Все лорды, к искреннему удовольствию Иом, разинули рты.
Кто-то выпалил:
— Но… я сам видел, как плохо она стреляет! Этого не может быть!
Миррима стояла в полумраке возле занавешенного входа. Она так смутилась, что, похоже, готова была убежать обратно в приемную.
— Но так и было, — сказала Иом. — Выстрел ее оказался достаточно метким, чтобы убить Победителя. У нее — сердце воина, а скоро будут и дары под стать!
— Что ж, позвольте нам тогда взглянуть на эту воительницу! — крикнул лорд, и Биннесман подтолкнул Мирриму вперед, на свет.
Приветственные крики и свист, встретившие ее, были воистину оглушительными. Габорн захлопал в ладоши, остальные подхватили, и несколько долгих минут Миррима переживала свое торжество.
Наконец Габорн поднял руки и призвал всех к тишине.
— Пусть деяние Мирримы всегда напоминает нам о том, что может совершить человек с помощью сил Земли, — сказал он. — Земля — наша защита и опора. Она охраняла наших предков. Благодаря ее силам Эрден Геборен мог сражаться с темными чародеями Тота. И сейчас нам предстоит попытаться повторить его подвиги.
Вчера на рассвете Земля приказала нам выступить на юг. И мы выступили, хоть и знали, что нас слишком мало.
Но мы знали также, что смертельный удар может нанести и один человек. А сейчас на подмогу нам спешит большое войско, и в бой мы пойдем не одни. С нами будет Земля!
Вы знаете, — продолжал он, — что я разослал по границам десятки Избранных вестников. Трое из них — в Каррисе, их окружают войска Радж Ахтена. Я чую нависшую над ними опасность, и Земля говорит мне так: «Быстрее! Быстрее ударь!» — для пущего эффекта он стукнул по столу кулаком. — Вы знаете также, что я собирался выехать во Флидс завтра на рассвете. Но, боюсь, надо торопиться. Я выезжаю с восходом луны и остановлюсь во Флидсе совсем ненадолго. Призываю всех, чьи лошади могут угнаться за моей, ехать со мной, остальные же пусть поспешают следом изо всех сил. Надеюсь, наши объединенные с Белдинуком войска будут в Каррисе уже завтра к вечеру. Там к нам присоединятся еще Рыцари Справедливости и лорды из Мистаррии и Флидса. Мы вступим в бой!
Лорды вновь закричали и захлопали, а Габорн подошел к Мирриме и, взяв ее под руку, спустился с нею и с Джуримом во двор, чтобы повторить свою речь для всех остальных рыцарей.
Той же ночью после своего триумфа Миррима отправилась с форсиблями и щенками в Башню Посвященных Гровермана и попросила Способствующего сделать то, что всегда казалось ей мерзостью.
Способствующий очень устал, но проникся безотлагательностью ее нужды. Он предложил ей войти и присесть на стул.
Окна в башне были открыты, и в комнату струилась ночная прохлада.
Желтый щенок вертелся на коленях у Мирримы. Она погладила его, с трудом сдерживая слезы.
Миррима взяла дары у матери и сестер. Мать отдала ей свой ум. Сестры отдали красоту, чтобы она смогла выгодно выйти замуж и обеспечить им безбедное существование.
Но плоды содеянного отдавали горечью.
Сознавая, что поступать так нехорошо, Миррима собиралась сейчас сделать это снова. Иные дурные поступки с каждым разом совершать все легче, но некоторые повторять почти невозможно.
Щенок смотрел на нее своими невинными, любящими коричневыми глазками. И он должен был испытать из-за нее боль, пострадать физически, потерять жизнестойкость — только потому, что полюбил ее, потому что его вырастили для того, чтобы он любил ее и служил ей. Она поглаживала щенка, надеясь успокоить. Он лизнул ее и принялся кусать за рукав.
Миррима пришла сюда одна. Одна, потому что Иом слишком устала и уже легла в постель. Одна, потому что стыдилась того, что собиралась сделать, пусть даже ее и чествовали нынче все рыцари Гередона.
У маленького старичка, главного Способствующего герцога Гровермана, были мудрые глаза и белая борода, ниспадавшая на грудь.
Он осмотрел форсибль, который дала ему Миррима. У этих маленьких железных палочек один конец служил рукояткой, на другом же было клеймо — руна атрибута, для передачи которого предназначался форсибль.
Работа Способствующего требовала не очень большой магической подготовки, зато долгого обучения. Старичок внимательно рассмотрел руну жизнестойкости, отлитую из кровяного металла. Затем при помощи крохотного тонкого напильника принялся подтачивать ее, держа форсибль над миской, чтобы не потерять ни одной драгоценной крошки — их можно было использовать еще раз.
— Кровяной металл мягок, легко мнется, — сказал он. — Надо было хранить его аккуратнее.
Миррима кивнула вместо ответа. Эти форсибли проехали уже не одну тысячу миль. Не удивительно, если и помялись немного. Случалось, что Способствующим приходилось их вовсе расплавлять и отливать заново.
— Но рисунок прекрасный, — примирительно пробормотал старик. — Этот форсибль делал Пимис Сашерит из Дхармада, сразу видна рука гения.
В нынешние времена редко кто отзывался с похвалой о жителях Индопала. Слишком долго два народа воевали между собой.
— Держите его крепко, — сказал старик. — Не давайте шевелиться.
И Миррима прижала щенка, а Способствующий прижал к его тельцу форсибль и высоким голосом запел песню, похожую на птичьи трели.
Вскоре форсибль начал светиться, запахло горящей плотью и шерстью. Щенок завизжал от боли, Миррима крепче стиснула сто лапки, чтобы не вырвался. Он укусил ее, и Миррима прошептала:
— Прости меня. Прости.
Тут форсибль раскалился добела, и щенок отчаянно завыл.
Остальные трое щенков бродили вокруг, нюхая ковер в поисках чего-нибудь съедобного. И когда бедолага завыл, один из них подбежал к Мирриме и начал лаять на Способствующего, готовый напасть на него.
Способствующий отдернул форсибль. Помахал им, проверяя готовность руны, и в воздухе соткался световой рисунок, оставляемый исходившим из нее лучом. Старик разглядывал полоски света, оценивая их толщину и ширину.
Затем, удовлетворенный, подошел к Мирриме. Она обнажила ногу чуть выше колена, выбрав место для клейма там, где его будет скрывать от глаз одежда.
Способствующий прижал форсибль к ее ноге, и раскаленный металл обжег кожу.
Несмотря на боль, Миррима испытала экстаз. Ощущение внезапно прихлынувших бодрости и энергии вытеснило все прочие чувства.
Она никогда прежде не брала даров жизнестойкости и не представляла себе, как это приятно. Ее даже прошиб пот. Переживание было невыразимо сладостным. И, пытаясь справиться с эйфорией, она опустила глаза на щенка, которого держала на руках.
Он лежал неподвижно, совершенно измученный.
Всего минуту назад глазки его горели от возбуждения. Теперь они стали пустыми. Увидь она такого заморыша среди прочего помета, единственное, что пришло бы в голову — утопить его, чтобы избавить от мучений.