Мелба выглядела почти счастливой, когда, покачиваясь, прошла по коридору и закрыла за собой тяжелую деревянную дверь. Том тяжело опустился на ступеньку лестницы, совершенно опустошенный. Наконец в его голове начала складываться картина целиком. Сапфиры, говорящие животные да еще маленький макет города, который каким-то образом может оживать. Вот и все, собственно.
— Итак, — начал Том, и голос его эхом раскатился по пустому музею, — полагаю, вы всё слышали.
Ответа не было. Где-то вдали выла включившаяся автомобильная сигнализация.
«Как будто разговариваю сам с собой, — подумал мальчик. — Все равно никто не слушает. Да и кто бы стал? В конце концов, я в музее, набитом старыми чучелами».
Он уже собирался встать и уйти, когда у подножия лестницы раздалось тихое бурчание. Словно кто-то пытался сдержать смех. Том прислушался, и звук повторился. Точно, смех. Никаких сомнений. Затем ему удалось разобрать приглушенные слова:
— Боже, боже мой.
Том почти ничего не видел, но понял, что смеются над ним.
— В чем дело? — громко поинтересовался он. — Что тут такого смешного?
Он обернулся и увидел, как трясется, пытаясь сдержаться, мамонт.
— Презабавное зрелище, — сообщил зверь, утирая слезу толстым мохнатым хоботом.
— Да? — переспросил Том, сердясь все сильнее. — И над чем вы все смеетесь? На вашем месте мне было бы не до смеха.
— Дай бог тебе здоровья, малыш, — пробормотала дронт, расправляя хвост и спускаясь со своего возвышения. — О, Том, твоя забота так трогательна. В самом деле.
— Не забывай, — вмешался орангутанг, — что большинство из нас побывало и в худших передрягах.
— Да?
— Ну, я не бывала, — отозвалась дронт. — Лично. Но лишь потому, что я особенное существо, как и мой добрый друг мамонт. Вымирание приводит к особому отношению. Но все остальные здесь…
— Нас уже однажды убили, верно? — заметил носач, подходя ближе к Тому.
— Так о чем тут еще беспокоиться? — добавил орангутанг.
С этим трудно было поспорить. Конечно, они правы. Все они были мертвы, в каком-то смысле.
— И если позволишь добавить, — прошептал мамонт, подняв хобот к уху Тома, — некоторые меньшие члены нашего сообщества — мыши, кролики, землеройки и им подобные — крайне религиозны. Не стоит им ничего говорить.
— Какое это имеет отношение к делу?
— Ну, сам понимаешь, жизнь после смерти и все такое прочее, — пояснил мамонт, подмигивая Тому. — Небеса. Сам посмотри.
Тяжело ступая, мамонт подошел к шкафу с мелкими млекопитающими и хоботом открыл один из ящиков.
— Иерусалим златой мой, родник молока и меда… [12] — раздался хор писклявых голосов.
Заглянув внутрь, Том увидел двадцать мышей, лежащих на спинках и поющих хором.
— Браво, — прошептал мамонт.
— Спасибо тебе, брат мамонт, — ответила ему одна из них, — и доброго дня в раю.
— Разумеется, — кивнул зверь и бережно задвинул ящик.
Потом, подняв хобот, открыл другой, в котором паства, состоящая из крохотных землероек, внимала стоящему на наперстке проповеднику.
— И что же мы нашли по ту сторону, братья и сестры? Да, лев возлег рядом с агнцем!
— Аллилуйя! — закричали грызуны хором.
— Да! Мышь пирует вместе с мамонтом!
— Аллилуйя! — повторился крик.
— Аллилуйя! Братья и сестры, — пропищал пастырь, — вы спасены!
— Мы спасены! Мы спасены! — визжали землеройки.
— Видишь? — прошептал мамонт. — Эти крохи были мертвы, а потом ожили. Более того, они оказались в месте, битком набитом ужасающими существами, встречи с которыми они всю жизнь избегали любой ценой. — Он опустил косматую голову к уху Тома. — И что удивительнее всего, никто из этих существ не хочет их сожрать. Они чувствуют себя в безопасности. А из этого следует, — зверь снова подмигнул, — что они попали на небеса.
Том вспомнил утро, которое провел с Джосом в сарае. Что он тогда сказал о черепной коробке зайца-беляка? Она набита обрезками страниц из Библии.
— И вы тоже так считаете? — с сомнением спросил мальчик.
— Я? Ну, я никогда особо не интересовался религией. Меня больше привлекает спорт. Мяч в игре! О да. Но, как пояснила любезнейшая дронт, вымирание приводит к особому отношению. Существо считается скорее конструктом, если формально никогда не было живым. Но в любом случае, — продолжил мамонт, — пожирать друг друга было бы в крайней степени нецивилизованно, ты не находишь? Мы, в конце концов, живем не в каменном веке. На дворе двадцатое столетие, старина.
— Двадцать первое, как вам должно быть известно, — поправила его дронт.
— Тем более.
— Значит, никого из вас не волнует, что случится дальше? Предположим, сапфир…
— Сапфир! — перебил его кольцехвостый лемур. — Ну конечно сапфир. Вот умора!
— Его здесь нет, Том, и никогда не было, — твердо сообщила дронт. — И, бог свидетель, они все его искали.
— В самых нескромных местах, уверяю вас, — с чувством добавил трубкозуб.
— Но… вы уверены, что здесь его нет? Я имею в виду, откуда вы знаете?
— Никто его не нашел, значит, он не может быть здесь, — ответил носач, чистя ногти. — Как правило, люди знают, где искать подобные вещи.
Том не был в этом так уж уверен.
— А тигра вы об этом не спрашивали?
Повисло молчание, и мальчик понял, что только что задал крайне неудобный вопрос.
— Ну, раз уж ты спросил, честно говоря, нет, — прошептал орангутанг.
— Почему? — невинно полюбопытствовал Том. — Разве камень не был наградой за его голову?
Неловкая тишина продолжала висеть, а примат удрученно уставился в пол.
— Дело в том, — вполголоса пояснила дронт, украдкой покосившись на лестницу, — что тигр никогда не разговаривал. Ни с кем из нас. Ни разу.
— Он людоед, видишь ли, — прошептал мамонт. — Безобразная история, — добавил он, покачав огромной головой. — Мы действительно не любим говорить об этом.
— Значит ли это то, что вы боитесь тигра?
Том огляделся вокруг и понял, что угадал правильно, хотя никто и не захотел это признать. Даже огромный бурый медведь избегал его взгляда.
— Он съел около четырехсот человек, — прошипела анаконда. — Четырехсот…
Мальчик ничего не понимал. Здесь собраны опаснейшие дикие звери в мире, сами, должно быть, убившие тысячи человек. И все же они боятся одного-единственного тигра. Почему? А затем ему в голову пришла другая мысль. Раз уж они, в каком-то смысле, все еще живы, как он уже признал, то удивительно, что они до сих пор не переубивали друг друга. Что им помешало? Может, то, что мамонт сказал о мышах, было справедливо и для всех них? Возможно, их останавливает вся эта бумага, которой набиты их головы: старые газеты с назидательными историями, проповеди, отрывки из Библии. Они больше не считают правильным убивать друг друга. А поскольку не испытывают голода, то и необходимость в этом отпала. Но возможно, тигр отличается от них. Возможно, он остался зверем и снаружи и внутри и не разговаривает просто потому, что не может? Возможно, тигр — единственное существо во всем музее, чья голова не набита газетами времен короля Эдуарда, [13] но, если подумать, он мог оказаться и единственным, кому известно, где находится сапфир. И тут Том понял, что именно должен сделать. Все выяснить. Развернувшись, он начал медленно подниматься по лестнице.