Этажом ниже Фрэнк и Дотти перевернулись с боку на бок в своих постелях и не обратили внимания на скребущие звуки.
С нормальным инструментом работа у Генри продвигалась гораздо быстрее, и он начал приноравливаться. В его крови все еще оставалось значительное количество кофеина, так что он даже ни капельки не устал.
В углах под потолком штукатурка отошла легко. Поэтому он поставил на кровать комод и взобрался на него, чтобы достать до самого верха, почти под коньком крыши. Дверей там не было — только деревянная панель. Генри слез с комода, поставил его обратно на пол и попытался тихонько отодвинуть кровать от стены, чтобы добраться до нижней части.
Генриетта пришла как раз, когда он закончил двигать кровать. Она прождала довольно долго, прежде чем ее сестры заснули.
Большая часть штукатурки за кроватью сошла легко, потому что была размягчена затекшей под нее водой. Но нижние углы все же отняли у ребят прилично времени, прежде чем тоже были освобождены. Штукатурка там была заметно тоньше, проще ломалась и отваливалась небольшими кусочками.
Когда Генри закончил и отступил на шаг, чтобы посмотреть на стену, кофеин из его крови уже улетучился. Он устал настолько, что был готов заснуть стоя. Руки болели в локтях и запястьях, и он неудержимо почти беспрерывно зевал. Генриетта, подметавшая пол, пока Генри возился со стеной, тоже остановилась и встала рядом.
— Сколько их там? — спросила она.
Генри зевнул.
— Не знаю. Много. Они очень маленькие.
Генриетта начала считать, но Генри был слишком уставшим для этого. Он просто ждал, когда она закончит.
— Девяносто девять, — сказала она наконец. — Их девяносто девять штук. Девяносто девять — это много.
— Угу, — Генри снова зевнул.
— Пойдем выбросим мусор сейчас? — спросила Генриетта.
Генри снова зевнул и кивнул. Говорить он просто не мог.
Конечно, одеяло теперь было нагружено не так, как в прошлый раз, но все равно оказалось очень тяжелым. Уставший Генри взял импровизированный мешок, а Генриетта пошла следом, подбирая выпавшие куски.
Когда они вышли наружу, ночной воздух немного их взбодрил. Каждый раз, когда Генри зевал, Генриетта, хоть и боролась с желанием зевнуть, тоже следовала его примеру.
Наконец они добрались до канавы, вытряхнули содержимое мешка и сели на землю.
— В прошлый раз я тут заснул, — сказал Генри. — Было рано, но солнце уже взошло. Меня нашел твой папа. И ни о чем не спросил.
— Он никогда не спрашивает.
— Хотелось бы еще тут поспать. Тут гораздо лучше, чем внутри.
— Простудишься.
— Не так уж сейчас и холодно, — сказал Генри. — Просто приятная прохлада.
— Я так уже делала, — сказала Генриетта. — В конечном счете все равно простудишься. Ты когда-нибудь проводил ночь на улице?
Генри отрицательно покачал головой.
— Что, даже в палатке не ночевал?
Генри снова покачал головой:
— Однажды я спал в спальнике. Мама сказала, чтобы я лег в нем на верхнем ярусе кровати, а я лег на полу. Она увидела и подумала, что ночью я упал с кровати. — Он смотрел на незнакомую луну в небе. Генриетта ничего не ответила. Он оторвал взгляд от неба и посмотрел на нее. Она лежала в траве и спала с открытым ртом.
— Генриетта, — позвал он и подергал ее за плечо. Она проснулась. — Нам надо в дом, а то мы оба уснем тут.
— Хорошо, — пробормотала она, он помог ей подняться, и они пошлепали босыми ногами через прекрасную сырую траву, а мокрое и грязное одеяло волочилось позади.
Генри распрощался с Генриеттой, поднялся к себе и бросил мокрое одеяло на кровать. В местах, где раньше было только мокрым, оно теперь еще было и грязным. Но Генри это не волновало. Он даже не позаботился заново прикрыть стену простыней из плакатов. Он просто сбросил с себя одежду и лег на кровать головой в угол, потом вспомнил что-то, повернулся, выключил свет и закрыл глаза в темноте.
Он не знал, проспал ли несколько часов или только что лег в кровать. Все, что он понимал, это что в комнате был свет. Хотя должно было быть темно. Что это может значить, спрашивал он сам себя сквозь дремоту. Он лежал, не открывая глаз, и то и дело дергал ногами, потому что его голые ступни касались мокрых частей простыни.
Вдруг он проснулся окончательно. Полоса света падала на край кровати и освещала его мокрые ноги. Свет шел из абонентского почтового ящика в стене.
Генри сел и сдвинулся к краю кровати, сбросив на пол скомканное постельное белье. Затаив дыхание, он посмотрел сквозь узкую полоску стекла: внутри ящика, прислонившись к левой стене, лежала одинокая открытка. А дальше ящик открывался в озаренную светом желтую комнату. Генри уже отошел ото сна и вернулся к нормальной скорости мышления: он сразу вспомнил о ключе в кармане его штанов.
Он соскочил с кровати и зарылся в кучу белья на полу в поисках штанов. Найдя их и нащупав карман, он на мгновение запаниковал. Что, если ключ выпал, когда он тогда упал на первой базе? Или на второй? Или в защите на правой стороне поля? Затем его пальцы нащупали веревочку, и он вытянул ее.
Ключ покачнулся на веревке и блеснул в тусклом свете. Генри снова вскочил на кровать и нащупал замочную скважину. Он вставил туда ключ и попытался открыть замок. Ничего. Он вытащил ключ, перевернул его и вставил снова. На этот раз он вошел как надо. Повернув его, Генри услышал, как открылся замочек, и распахнул дверцу.
Через почтовый ящик он вглядывался в какое-то другое место. Другое место было в основном желтым. Генри слышал, как кто-то насвистывает, и тут перед ним, не дальше двух футов от его лица, показалась нога в брючине.
Нога была облечена в серую штанину. Она перемещалась из стороны в сторону, шаркала и наконец замерла. Свист замедлился и прекратился. Толстая, покрытая темными волосами рука протиснулась в ящик и положила длинный конверт рядом с лежавшей там открыткой. Затем нога двинулась дальше, судя по щелчку каблуков, всего на шаг. Однако, тем не менее, скрылась из виду.
Генри даже не задался вопросом, а не спит ли он. Он был слишком удивлен. Вместо этого он, еле дыша, вглядывался в неизвестное желтое пространство. Он все еще слышал насвистывание, то еле-еле, словно издалека, то ближе и отчетливей. Он слышал, как щелкали по полу каблуки ботинок. Ноги, судя по всему, ходили туда-сюда, но увидел он их еще только раз. Это желтое место не было чем-то, что бы в обычной ситуации его заинтриговало, а уж чья-то нога в брючине — и подавно. Однако все это он видел через дверь маленького ящичка, который, как он знал, находился во внешней стене дома, выходившей к амбару и тянувшимся до самого горизонта полям. Это обстоятельство делало все увиденное гораздо интереснее. Генри довольно долго продолжал так смотреть на, в общем, ничего особенного не представлявшее собой нечто, которого тем не менее, не должно было там быть.